– По сути, только сенаторы, – ответил Вэл. – Расширенный совет рассматривает законопроекты предварительно. Его одобрение нужно формально, но окончательное решение принимает Сенат. Сенаторы и высшее статусное лицо. Сейчас это Марк. Для кворума необходимо шесть голосов из девяти. Насколько я понимаю ситуацию, сейчас шесть и есть.
– Нет, – не согласился сенатор Мэнси. – Против этого закона только мы с Марком, и сенатор Загория. Но Марк и сенатор тоже, поэтому нас восемь, а не девять, как могло бы быть. Кворум остается из шести человек и его пока нет. Но Загории готовят отставку, замена уже, кажется, найдена. При желании они могут успеть вывести его из Сената и принять на его место своего человека, чтобы уже наверняка действовать.
– Давайте не будем тратить время на невероятное, – Вэл говорил улыбаясь, но улыбка только добавляла горечи его взгляду. – К чему мы завели этот разговор? Так хорошо все начиналось. Давайте вернемся к обсуждению философских вопросов…
– А зачем вы в отставку подали? – спросил вдруг Кантемир, молчавший все это время. – Простите меня, господин Вэл, мы раньше знакомы не были, слухи о вашем правлении разные ходили, но вас всегда боялись и уважали, как всякую силу уважают. А сейчас я на вас смотрю и совсем ничего не понимаю: не понимаю, чего бояться, уважение к вам огромно, этого нельзя не признать, только дурак этого не увидит. Они там все дураки, что ли, в Сенате?
Вэл улыбнулся непосредственности мысли и слов метрдотеля.
– Не дураки, господин Кантемир, конечно, не дураки. Просто мы не сходимся во взглядах на систему управления государством. Я всегда стоял если не в оппозиции к Сенату, то в глухой обороне. В последний раз попытался перейти в наступление – сами знаете, чем закончился такой демарш. Так что, дураками там назвать некого. Люди они очень умные. Умнее даже, чем я до недавнего времени думал.
– Надо сорвать принятие этого закона! – воскликнул Фрол. – Есть способ?
– Нет, Фрол, – отозвался Вэл категорично. – Никакого другого способа помешать Сенату принять закон не существует. Только не проголосовав за него двумя третями голосов. Но, как видите, сенаторы подсуетились. Хватит об этом. Не хочу больше. Не вижу никакого смысла говорить о невозможном, да и… я же сам отказался. И я этого хотел, я тогда не видел другого выхода, я не помнил себя, ничего не помнил. Я целый год жизни, пока в коме находился, забыл. Очнулся, а все не так, как было в моей памяти: люди другие, страна другая, а я тот же. И тот же, и не совсем, но без малейшего понимания того, что происходит. Какие реформы? Какие креаторы? Какой исполком? Я когда вас увидел после пробуждения, Фрол, даже не знал, как вас зовут, не то что… Не говорил об этом никому, потому что не был уверен, что вспомню хоть когда-нибудь… Вчера во время венчания память ко мне вернулась… Хочу мороженого!