В итоге несчастный оркестр впал в руки ненавистного Шантена, что грозило рано или поздно разразиться громким скандалом, способным нанести репутации известного оперного театра непоправимый вред. В такой ситуации никто не брался гарантировать успех новоиспечённой «Травиате», равно как и намеченной на весну следующего года «Аиде».
Последние полтора года даже во время тотального застоя в опере Лиона предпочтение отдавалось исключительно итальянским шедеврам. Было ли это продиктовано близостью итальянской зоны либо вкусами часто посещавшего Лион высокого чина из Виши – неизвестно. Но на сцене один за другим блистали бессмертные творения Верди и Россини, и, казалось, разборчивая лионская публика пересмотрела абсолютно все постановки за исключением «Иерусалима» и «Набуко», не увидевших свет по известным всем причинам.
Несмотря ни на что, время шло своим чередом. Мсье Шантен наслаждался внезапно свалившейся на него властью, сопровождавшейся непрерывными склоками и жалобами, от которых нервы у всех были на пределе. В гримёрных то и дело вспыхивали дискуссии, и к концу декабря два тенора и один альт покинули труппу, объяснив свой уход «нежеланием работать в невыносимых условиях». На самом деле причина была иной, но о ней не говорили никак, разве что шёпотом и по секрету, тем не менее скоро всем стало известно, что эти трое ушли в Сопротивление, присоединившись к одной из действовавшей в свободной зоне подпольных групп.
Это известие ошеломило Изабель, сильно подорвав её душевный покой. Как и многие другие добропорядочные дети Франции, Изабель не хотела мириться с мыслью о пассивности и непротивлении. Она не хотела ждать, однако, ждала, коря себя за то, что не в силах была изменить. Несчастная делилась своими терзаниями с родными и друзьями, но далеко не все разделяли её беспокойство. Мари, напротив, пугала подругу своей горячей решимостью, и в итоге Изабель замкнулась в себе, решив дождаться момента, когда её мысли и чувства примут, наконец, осязаемые очертания. И этот момент не стал долго испытывать её терпение.