При этом подошёл новоиспечённый Малевич к продвижению своего продукта достаточно грамотно и не как чайник. А он в своё неизвестное время проделал тёмный и покрытый мраком путь по местам былого пребывания своего теперь однофамильца, Малевича, и за толику немалую заручился поддержкой своего таланта реальным артефактом жизни Малевича из одной харчевни, где в своё время пребывал в своей жуткой действительности тот самый Малевич, нагружая себя по полной нетерпением к той точки своего позиционирования и дислокации, в которую его поместила его фатальность. И этим артефактом, который уже после, после некоторой доработки выдал за своё прорывное произведение «Чёрная квадратура реальности» Малевич-некст, стало настоящее окно, а точнее часть окна, у которого в своё время сидел Малевич по заверению хозяина этой харчевни, и через его призму смотрел в мир.
– А теперь включите своё воображение, которое у вас, как у художника, бьёт ключом, – ломал через колено все прежние представления об искусстве Надскрёбышева нынешний хозяин той самой харчевни, где Малевич и задумал свой чёрный квадрат, Зинаид Ламанский, заверяя и утверждая свой взгляд на изобразительное искусство, для рождения которого просто необходим какой-нибудь фильтр, в виде той же фокусировки реальности через прицел окна его харчевни.
– А вот не окажись Малевич в своё время в моей харчевне, не сядь он у этого окна и не разыграйся за ним человеческая драма, – пьяный купец Илья Лукич, очень крепко настаивал на своём супружеском праве поколачивать свою супругу тогда, когда она этого заслуживала, забывая о своих супружеских обязанностях в объятиях мещанина Домбровского, той ещё скотины и всегда он не нравился Илье Лукичу своими разговорами о женском праве на своё отдельное слово (теперь-то понятно, к чему он вёл все эти разговоры), – то кто знает, сумел бы изобразить Малевич так убедительно ретроградное и регрессивное человеческое прошлое. – И вот до чего же убедителен этот Зинаид, уже на ухо Надскрёбышеву приговаривающий и уговаривающий его о таком перспективном для себя будущем, которое ему даст это приобретение.
И Надскрёбышев внял голосу коммерческого разума Зинаида, сразу в нём заметившего настоящего художника (я тебя сразу срисовал за художника), выкупив у того часть окна, в которое в своё время лицезрел и пялился Малевич. При этом Надскрёбышев проявил себя, не как какой-нибудь лопух, а он потребовал от ловкого на уговоры Зинаида доказательств того, что Малевич именно в это окно когда-то зырил на то, как этот мир погрузился в пучину тёмного и безрадостного прошлого (Малевич по всё тем же словам Зинаида, осторожно тогда относился к случайным связям, да и супруга купца Ильи Лукича не вызвала в нём ответных чувств, и он счёл за более разумное быть сторонним наблюдателем за этой демонстрацией одного из смыслов жизни).