– Вместо того, чтобы изменить однообразную жизнь, больше зарабатывать, ты предпочёл ничего не делать и упустить её!
Иван пожал плечами, а Наташа с недоумением сказала: – Странно, что ты не хочешь услышать Ваню. Он не чувствует, что Лена его судьба, его женщина. Если она тебе нравится, совсем не значит, что Иван должен на ней жениться.
– Да ничего она мне не нравится! Просто по мне она так лучше предыдущих. Да и в отношениях они столько лет!
– Позволь ему самому решать.
Меняя тему, Иван спросил о нас. Что я мог ему ответить? Рассказать, что у меня в подчинении уже десять сотрудников и мы развиваемся? Или сказать, как накануне маминого дня рождения мы с отцом и Серёжей готовили праздничный ужин? Папа был, как всегда в пятницу вечером, слегка навеселе, отчего его природная доброта приобрела какую-то дополнительную мягкость. И моя нервозность, которую я принёс с работы, словно капли ледяной воды, упавшие на раскалённую сковороду, на которой он готовился обжаривать лук, мгновенно запузырилась и испарилась лёгким дымком. Мы нашим мужским коллективом, в шесть рук, готовили каждый как мог. Сынок носил овощи и мыл их, я резал на доске, отец обжаривал на плите, по-доброму подбадривая и командуя нами, не забывая маленькими глоточками прихлёбывать бледно-красный, водянистый новозеландский пино из огромного пузатого бокала. Сказать ему, что это было осознанное счастье жить?
– Мне скоро 35! Жизнь пошла по нисходящей. Уже боли в спине, уже быстрее устаю, зубы, наконец¸ приходится снова и снова лечить. Лучшие годы ума и тела в прошлом, а к чему я пришёл? Перекладываю бумажки. Мной руководят неучи, я занят мелочной работой, а важное – оно делается плохо! Я трачу силы, нервы на выполнение объективно вредных указулек.
Иван резко поднял руку во взгляд официанта. Он заказал бутылку вина, когда я сидел с ним, зная прекрасно, что я не переношу, когда он выпивает один, и тем не менее пил! Если б он достал шприц с героином и воткнул его в вену, то не удивил бы больше.
Он жадно пил вино, внешне не пьянея, и говорил, что в молодости жизнь казалась разнообразной. И это верно, потому что в молодости познаешь мир, он открывается по-новому. Но в зрелости, с познанием принимаешь, что жизнь сводится к работе и близким. Работа и близкие. Больше ничего нет. Я слушал его, внутренне соглашаясь, а он говорил, что у него нет настоящей работы и нет близких, только Эля, родители и я.