– Закуси паштетом, Константин. А то ты чересчур разбушевался. Не ровён час, на трибуну полезешь, – произнёс Рене в ответ на Костину горячую филиппику. – Многие вещи, как мне кажется, людям ещё рано знать или чувствовать. Я имею в виду, основной массе. Ведь у каждого свой путь. Приходим мы все, так или иначе, в один «пункт назначения». А уж кто сколько удовольствий по дороге успеет сорвать – это не нам с тобой определять.
Обсудили тему срывания удовольствий, и в результате Костя стал доказывать Эдику, что любое ощущение может быть элементарной фантазией человека, и эти две вещи нужно уметь разделять.
– Отделять ощущения от фантазий, говоришь? – встрял в их полемику Рене. – А, скажем, пивной вкус у меня во рту – это что, ощущение или фантазия?
– Эка ты, брат, загнул!.. Я тебе так скажу: если ты способен в этом вкусе раствориться, полностью забыть на несколько мгновений, кто ты есть, кто твои мама и папа, и как тебя зовут, если ты можешь прочувствовать насквозь каждый пузырик газа, попавший тебе на нёбо, каждое ячменное зёрнышко, каждую хмелинку в твоём глотке, если ты увидишь вдруг монаха, сцеживающего поутру, после молитвы, вот эту жидкость из чана, для того чтобы через какое‑то время ты смог ею насладиться, то тогда вкус будет для тебя ощущением. Он станет даже Ощущением с большой буквы, истинным смыслом и способом твоего существования на данный момент, самой твоей жизнью, если хочешь.
Рене потребовалось некоторое время для того, чтобы обдумать Костину тираду, и вся четвёрка неловко замолчала.
– Давайте, господа, ещё по стаканчику закажем, – дипломатично предложил Костя. Когда официантка убежала за новой порцией пива, разговор незаметно перетёк в плоскость банальных, алкоголических трюизмов. Алекс вызвался отвести компанию обратно в Гент и поэтому от дальнейшего питья отказался.
Рене попытался, было, наладить контакт с соседним столиком, но девушки на сближение не пошли – ни на пивной, ни на какой другой почве.
В этот момент принесли пиво, и Костя снова заговорил:
– На протяжении многих веков существование западной цивилизации базировалось на голом материализме. Люди сделались прикованными к вещам, к своим родным и близким, к положению в обществе, банковскому счёту, дому, машине и ещё великому множеству бессмысленных побрякушек. Если кто‑то раскроет им вдруг глаза и покажет, что всё, чем они так дорожат в жизни, – это просто хлам, пыль и мусор, что любые человеческие отношения есть обыкновенное угождение собственному эго, и что само эго, или по‑другому сказать, ощущение своей исключительности и значимости, как раз и есть то бельмо в глазу, которое не позволяет им ничего видеть вокруг, – тогда люди потеряются, им сделается настолько страшно, что подавляющее большинство немедленно захочет повернуть назад – к своей привычной и тёплой, как болото, действительности.