Костя принялся сосредоточенно рассматривать облако, максимально сконцентрировался и дал сознанию немного потрудиться. Когда дело было сделано, он закрыл глаза и расслабился. Из мистического транса, успевшего стать весьма глубоким, его вывела чья‑то мягкая ладонь, опустившаяся на плечо.
– Константин! Ты, что же это, уснуть здесь умудрился в моё отсутствие? Заказ‑то хоть успел сделать?
Он криво улыбнулся и мимоходом посмотрел на облако.
– Конечно, успел. Сейчас всё будет в лучшем виде!.. Кстати, дабы у тебя не сложилось превратного мнения о моей персоне, можешь взглянуть на небо.
Он слегка приподнял брови и кивком головы указал в ту сторону, где ещё совсем недавно красовался белёсый гриб‑дождевик.
– Voila! Quelle bon surprise, ne’s pas?! (фр.: Какой замечательный сюрприз, не так ли?!).
Эвелин недоверчиво посмотрела сначала на его лицо, потом на небо. У столика мгновенно нарисовался всё тот же улыбчивый официант и стал торопливо сгружать со своего подноса тарелки с закусками и стаканы – один уже заполненный разливным пивом Chimay, а другой – пока ещё пустой, в который предполагалось самостоятельно опорожнить пузатую бутылочку Orval, покрытую капельками сконденсировавшейся влаги.
Эвелин, казалось, абсолютно не замечала происходящего, так как всё её внимание было приковано к распавшемуся на пять самостоятельных частей облаку.
Части эти, как прежде и само облако, не пытались менять точки своей нынешней дислокации. Они просто висели в неподвижном воздухе на небольших, почти равных расстояниях друг от друга.
Насладившись произведённым эффектом, Костя решил и сам взглянуть на этот атмосферный феномен, к которому имел неосторожное касательство. Но через секунду напрочь забыл о своём намерении.
По мосту чеканным шагом двигалась знакомая сухощавая фигура с коротких ёжиком светлых волос. Пожирая глазами старого приятеля и его спутницу, в направлении паба шёл экипированный в чёрные джинсы и такую же чёрную футболку изумлённый до крайней степени Эдик…
Глава вторая. Ретроспектива.
«Любовь, любовь – гласит преданье – союз души с душой родной…». Ну, что сказать насчёт любви, господа? Было. И не единожды. До полного затмения, до выпученных глаз, до слюней и слёз на подушке. Неразделённая, разделённая, платоническая и плотская – она являлась ему во всех человеческих обличиях. И всегда оставляла после себя одну и ту же навязчивую мысль: «зачем?». Иногда ему даже казалось, что в отношении любви на этот вопрос не существует однозначного ответа. Хорошо, если задавать его человек ещё не научился – ни до, ни во время, ни после «рокового слияния и поединка двух сердец». Что же до нашего героя, то задавать такие вопросы он не умел, к сожалению, только в детстве и на ранних стадиях отрочества. Влюбчивостью же природа наградила его щедро, равно как и физиологически необходимой для её успешного функционирования гормональной подпиткой.