Коллеги с кружками в руках выходят из кухни – три девушки и один парень. Классика, хоть и работаем мы в IT, где мужчин, по идее, должно быть больше. До меня доносится запах кофе с молоком, девушка с синими волосами, не помню ее имени, мне кивает.
На линии тишина. Блеклые офисные стены, моросящий дождь за окном, пробирающий до костей разговор, от которого я убегала полгода. Пристально смотрю, как вороны кружат над черными костлявыми деревьями и приземляются на крышу дома напротив.
Я не плачу, нет. Просто зябко и зыбко. Будто я не я и тело не мое, а кого-то другого. Кого-то промерзшего под настырным колким дождем.
– Что ты чувствуешь? – интересуется в своем интимном мурашечном стиле.
– Тянет внизу живота.
– Это страх.
– Да, наверное, мне страшно. Было страшно решиться и сказать тебе как есть. Сама от себя не ожидала. Но мне это очень важно, – слышу себя будто со стороны и не узнаю: голос из подземелья, где нет надежды, трещит и ломается на слове «важно».
– Понимаю. Это нижняя чакра болит. Она про жизнь.
Наставник, учитель, чуть ли не просветленный. Почему же ты прячешься за бывшую жену? Почему ты, такой мудрый, не готов строить что-то глубокое, совместное, прочное, настоящее? Вспоминаю его слова о том, что любовь – это нечто мимолетное, как взмах крыльев бабочки. Ее нужно беречь. Она не терпит насилия и рамок. Так вот что он имел в виду! Он желает любить без рамок, в рамках от выходных до выходных должна жить я.
– Ты хочешь еще что-то сказать? – спрашиваю на всякий последний случай. Уже без надежды. Но вдруг? Вдруг там что-то осталось.
– Нет. Я все сказал.
– Ок. Поняла.
– Я тебя люблю, Женя, – говорит проникновенно, с чувством. У меня предательски сжимается горло и щиплет в носу.
– Я знаю. Пока.
Кажется, плачу. Вытираю слезы рукавом. Сажусь за компьютер. Через пятнадцать минут созвон с коллегами. Готовлюсь, перечитывая агенду. На встрече задаю вопросы. Пока другие вещают, не спускаю глаз с телефона. Молчит, зараза! Одно совещание, второе, третье. Начальник вызывает к себе. Надо что-то подготовить, что-то отправить, с кем-то назначить встречу. Будет сделано! – отдаю под козырек. Возвращаюсь к себе. Остался час до конца рабочего дня. Телефон словно умер.
Это все? Это все.
Ребята в опенспейсе перекидываются шутками. Смеются. А я продолжаю сжимать челюсти, чтобы снова не заплакать. Кажется, что крысята из живота разбежались по всему телу и наводят там свои порядки – царапаются, щекочут лысыми упругими хвостами, семенят маленькими лапками то туда, то сюда. Руки, ноги, плечи, шея, голова будто перестали быть моими – теперь они принадлежат крысятам. Только живот болит. В нем умирает надежда.