– Салик! – медленно поведя в воздухе рукой, я с недовольством отметил, что и моя магия ведет себя не так, как это было привычно. Потоки в теле ощущались куда тоньше и слабее, чем можно было бы предположить. И это не могло мне нравиться.
Дверь покоев тихо скрипнула, и вовнутрь вошел невысокий, немного сгорбленный человек с внимательными глазами. Склонившись, что казалось почти невозможным действием для его тщедушного тела, смотритель дворца замер в десятке шагов от постели.
– Где Владетельная?
– Няньки забрали ее часа четыре назад. Госпожа приняла ванну, выслушала утренние наставления и ее отправили в женские хозяйские покои.
– Где это? – спустив ноги на пол, я поискал глазами кафтан и брюки.
– Для госпожи подготовили комнаты на третьем этаже, с выходом в сад. В восточной части дворца.
– Передай, что я хочу навестить Владетельную, – кое-как натянув одежду, все еще не чувствуя тело своим, я скривился, радуясь, что сижу спиной к Салику. – После того, как умоюсь. Пусть приготовят купальню.
– Да простит меня мой господин, – я почувствовал этот страх, что волной прошел по полу от смотрителя к моим ногам, слегка опаляя пятки, – но вы… вам не следует.
– Что? – меня настолько поразила сама формулировка, что я даже не рассердился на подобное заявление.
– Если вы сейчас навестите супругу, это будет считаться оскорблением нашей молодой госпожи. Молю вас, не делайте этого, – этот тощий мужчина, в детстве перенесший множество страданий, но сохранивший живой и пытливый ум, медленно опустился на колени, таким образом, подкрепляя собственную просьбу.
Это было странно, необычно и вовсе не походило на поведение Салика, так что я, молча, подошел к слуге, коснувшись его плеча, позволяя подняться.
– Пусть приготовят купальню, – еще раз повторил я, а затем, подумав, добавил: – И пришли ко мне нянек госпожи. Кажется, им предстоит многое рассказать.
**
Даже в моем войске было куда меньше правил, чем в отношениях с супругой, что мне с каким-то внутренним, плохо скрываемым торжеством рассказывала старуха, приставленная к Дженай. На протяжении нескольких часов она все вещала и вещала, произнося какие-то нелепицы и вещи, казавшиеся просто абсурдными. И все бы ничего, но чем больше я слушал, тем более хрупкой становилась моя надежда на семейное счастье. В общих чертах выходило, что мне все запрещено.