Выражаю искреннюю признательность авторитетным российским и немецким исследователям Геннадию Бордюгову, Нине Вашкау, Андрею Зубову[21], Виктору Ищенко, Лидии Корневой, Марии Лаптевой, Валерию Михайленко, Борису Хавкину, Аркадию Цфасману, Бернду Бонвечу, Гансу-Ульриху Велеру, Вольфраму Ветте, Гансу Коппи, Гансу Моммзену, Гансу-Генриху Нольте, Иоганнесу Тухелю, Норберту Фраю, Юргену Царуски, Петеру Штайнбаху, Герду Юбершеру.
Глава первая
Память или забвение?
Германия может извлечь из немыслимой милости тотального поражения силу, направленную на тотальное преображение[22].
АЛЬФРЕД АНДЕРШ
Год 1945, 30 апреля, пять часов пополудни, концлагерь Дахау. Распахнуты лагерные ворота, замолчали пулеметы на вышках, не дымится больше труба крематория, отключен ток высокого напряжения. «Мы свободны!» – кричат на разных европейских языках живые скелеты в полосатых робах… На следующий день, еще до того, как были убраны бесчисленные тела узников, погибших от голода и от эсэсовских пуль, командующий 42-й американской дивизией приказал всем жителям близлежащего баварского городка (по имени которого и было названо место мучений и смерти) построиться в колонны и двигаться по направлению к лагерю, уже бывшему лагерю. Немцы, преодолев несколько рядов колючей проволоки, прошли мимо лагерных бараков, мимо пыточных камер, мимо крематория. Но они не хотели видеть этот ад, они отворачивались и закрывали глаза руками, они уверяли американских офицеров: «Мы ничего не знали о лагере смерти, ничего о нем не слышали».
Граждане Германии отказывались от своей истории. Победа СССР, стран антигитлеровской коалиции побуждала немцев к коренному повороту в жизни общества, к очищению от скверны нацизма, к осмыслению его корней и последствий, к новому обретению человеческих ценностей, затоптанных гитлеровским режимом. Но подавляющее большинство немцев восприняло окончание войны не как освобождение, но как поражение, как национальную катастрофу.
Марта Гельхорн, известная американская журналистка, действовавшая в составе союзного экспедиционного корпуса, передавала впечатления о первых беседах с немцами Рейнской области: «Нацистов здесь нет. Нацисты были в городе в 20 километрах отсюда, там их полно. Это движение надоело нам донельзя. Ах, как мы страдали! Бомбежки. Неделями мы жили в подвале». «Такие песни, – вспоминала Гельхорн, – можно было услышать повсюду. Все говорили одно и то же. Возникал вопрос: каким же образом власть, которую никто не поддерживал, вела эту войну пять с половиной лет?»