– Он сделал себе крылья и пролетел на них больше двухсот метров, господин! – Сланец не скрывал, что впечатлен изобретательностью юноши, который ухаживает за Мегги, дочерью Мортимера. Прекрасно. Хоть бы мальчишка разбил ей сердце и она бросилась с городской стены – без крыльев.
– Замолчи же, наконец! Я уже выслушал более чем достаточно. Очини пару перьев и упакуй чернила! – приказал Орфей стеклянному человечку. – Мы отправляемся в путь. У меня новая ученица!
– Но мне надо отдохнуть после путешествия! – заныл Сланец.
– Ах, так? – ответил Орфей, обуваясь в разношенные сапоги, которые неоднократно бывали в починке. – Не думай, что я настолько глуп, чтобы поверить, что ты ужасно устал от дороги! Ты шлялся с Ринальди по тавернам. Иначе откуда бы тебе из раза в раз брать всю эту пропагандистскую болтовню? Хватит! Ни слова больше!
Если бы он сам мог отправиться в Омбру! Но огонь Сажерука запомнился ему слишком отчетливо, к тому же там были Белые Женщины, которым так нравилось играть ангелов хранителей Мортимера. Не говоря уже о его собственных трюках с мечом… Нет! Нельзя допустить, чтобы они узнали, где скрывается Орфей. Нельзя, пока он настолько немощен и лишен средств.
Пока Орфей шел по переулку, дождь затекал ему за воротник, и вскоре он промок до нитки. Накидку, сшитую когда-то придворным портным Змееглава, теперь не смогла бы незаметно залатать даже самая ловкая стеклянная женщина. Богатство было наркотиком, который Орфей отведал лишь в этом мире, и отвыкание давалось ему тяжело. Ну ладно, хватит жаловаться! Сланец, вон, тоже не замолкает – ругается на дождь так серьезно, словно тот может что-то сделать с его стеклянной кожей! Орфей прикрикнул на Сланца, чтобы сидел тихо, – и наступил в лужу: сапог быстро наполнился раскисшим в воде козьим навозом. Нет! Трижды проклятое нет! Он вчитал в этот мир единорогов, ярких фей, листьевых человечков… Он был единственным, кто смог внушить Перепелу страх!
Карета прогромыхала по мостовой и окатила всех пешеходов уличной грязью. Богатый торговец, выглянувший из окна кареты, бросил на вымокшего Орфея скучающий взгляд. Никто, да, он опять никто. Бессловесный, лишенный власти и денег, с голосом, которым не спугнуть даже мышь, украдкой жующую его хлеб.
Орфей остановился перед дверью с серебряными наличниками, за которой ждал его новый клиент. Алессио Каволе, зажиточный торговец, жил в одном из самых роскошных домов города, поскольку он платил своим ткачам так плохо, что весь Грюнико называл их голодными.