–
Из бесед медийных личностей об имперскости: “Мы все живём в том или ином романе Владимира Сорокина”, в “Теллурии”, в Нарнии, в сказках Шварца, др. Сколько их, литературных миров, и каждый из нас обживает свой – откликающийся, совпавший своим конструктом с понимающейся и укладывающейся в систему твоей персональной картиной мира. Моя – точно не из вышеперечисленных.
–
О переписке Белинского с Гоголем: “Каждое слово Белинского к сегодняшней России приложимо абсолютно! … Полемика этих двух писателей – главное содержание всех российских полемик”.
Я часто такое слышу и сама думаю. В чём тут корень? Может, в том, что в литературе вообще существует лишь несколько сюжетов, в каждом из которых – необходимый минимальный набор действующих лиц и отношений между ними?
Есть теории про 4 сюжета /героя/цикла (Борхес), про 7 (Букер) и пощедрее – про 36 (Аристотель, Гюго, Польти), мол, столько же типологий человеческих взаимоотношений и переживаний.
Возможно, поэтому слова любого классика всегда попадут в один из 4, 7 или 36 сюжетов и будут актуальны как минимум такой доле читающих, смотрящих, слушающих, думающих.
–
На вебинаре автофикшн.
Человек писал о себе с позиции, как он хотел бы, чтобы сложилась его жизнь, и это срабатывало, как самосбывающееся пророчество – действенная техника, хороша для болеющего человека. Не взамен лечению, а плюсом, прописывая путь, этапы и нюансы выздоровления, вымысел событий соединять с самоанализом, “перепаивать схему” в мозге, который, как известно, контролирует в теле все физиологические процессы (об этом у Саймонта в “Я выбираю жить”). Это как веб-камера, установленная в голове пишущего.
Трудно сохранить нейтралитет литературного автора, занимаясь автоэтнографией – балансирование на этой тонкой грани и есть “мастерство опытного паяльщика микросхемы”. Автопсихологизм – на героев проецируется структурированный личный опыт, пример: “Детство. Отрочество. Юность” Льва Толстого.
–
Ошибки.
Есть у меня привычка отмечать ошибки и опечатки в книгах. Недавно наотмечала в одной, поскольку писала отзыв на неё, а когда автору перечисляла, выяснилось, что перебрала с зяпятыми – думала, что они там нужны, но – нет. Оказалось, что я “плаваю” в придаточных предложениях. Что ж – буду уточнять, доучивать.
Открыла другую книгу, недочитанную, увидела свои же пометки карандашом – наверное, думала, что автор может пожелать исправить их при переиздании книги, но вот дошла до рассказа о его личной трагедии. Тут мои пометки заканчиваются – в прошлый раз и сейчас. Поняла, что не заикнусь о них – дай Бог, чтобы автор сам больше не перечитывал. Вдруг хоть на капельку, на миллиметр у него притупилось и зарубцевалось.