Я очень счастлива, Джейн, и когда ты узнаешь, что я умерла, будь спокойна и не грусти, – грустить не о чем… Я убеждена, что есть будущая жизнь, и я верю, что бог добр[6].
Очевидно, считалось, что читателя того времени такой ответ должен был полностью удовлетворить. Смерть представлялась желанным успокоением, освобождением от земных тягот. Впрочем, в этом произведении эпохи расцвета готического романа все пронизано духом смерти, появляющимся буквально с первой же страницы.
Неизъяснимый трепет вызывало во мне изображение заброшенного кладбища: одинокий могильный камень с надписью, ворота, два дерева, низкий горизонт, очерченный полуразрушенной оградой, и узкий серп восходящего месяца, возвещающий наступление вечера[7].
Русские романтики тоже не чуждались темы смерти, ею пронизана, например, элегия Василия Жуковского «Сельское кладбище» (1839).
На всех ярится смерть – царя, любимца славы,
Всех ищет грозная… и некогда найдет;
Всемощныя судьбы незыблемы уставы:
И путь величия ко гробу нас ведет!
[8]Однако в произведениях, написанных для детей (или позднее ставших излюбленным детским чтением), смерти обычно удавалось избежать и счастливый конец возникал даже в самых невероятных обстоятельствах. В «Сказке о мертвой царевне и семи богатырях» (1833) Александра Пушкина царевна, конечно, не умерла, а только спит и может быть разбужена поцелуем жениха, как и положено в классической сказке о спящей красавице. В «Сказке о царе Салтане» (1831) обреченные на смерть в бочке, пущенной по волнам, царица и будущий князь Гвидон, конечно же, не погибают; все в конце концов устраивается и кончается всеобщим счастьем. Но романтизм с его тягой к смерти все же не сдается достаточно долго. Одни из последних отголосков романтического символизма в теме смерти отразились в пьесе Мориса Метерлинка «Синяя птица» (1905). К этому произведению, ставшему благодаря знаменитой театральной постановке Станиславского исключительно важным в контексте русского (вернее, советского) детства, мы еще не раз вернемся[9].
Американская литература девятнадцатого века поначалу следует английским романтическим образцам: дети в ней умирают от чахотки и лихорадки, типичных заболеваний того времени. В романе Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома» (1852) умирает не только главный герой, но и маленькая Ева, настоящий ангел во плоти. Во второй части знаменитого романа Луизы Мей Олкотт «Маленькие женщины» (1868–1869) умирает в возрасте восемнадцати лет одна из сестер Марч, Бет. Но постепенно американская литература начинает действовать в ином «модус операнди»: теперь она старается избегать темы смерти – зачем заранее расстраивать детей и самим расстраиваться. Если кому и суждено умереть, так это злым колдуньям Востока и Запада в «Удивительном волшебнике страны Оз» (1900) Фрэнка Баума. Положительным героям умирать ни к чему.