В некоторых комнатах расположились сады с фонтанными площадями, лабиринты из живых изгородей, разноуровневые клумбы самых причудливых форм. Одна – в форме гигантской бабочки – задрожала, ожила и взлетела над прогуливающимися парочками. Описав несколько кругов, она села на прежнее место. На подобные чудеса здесь мало кто обращает внимание. Ведь при желании любой может сотворить чудо.
Позже я попал в огромную круглую комнату, абсолютно пустую, с крохотным колодцем посередине. Подойдя к нему ближе, я услышал, что вода поет. Ее пение напоминало звук капающей воды в пещерах, и что‑то было от течения ручья. Я коснулся пальцем водной глади, и пение стало едва уловимо:
«Войдешь в дом врага против воли – бежать придется. Войдешь из любопытства – обманут будешь. По желанию, из любви войдешь – обретешь искомый покой».
«А лучше к врагам не ходить совсем», – подумал я и отправился дальше.
Под крышей дворца находились амфитеатры, стены которых украшали скульптуры и деревья, пустившие корни прямо из камня. На ветвях горели свечи, воск сбегал по стволу, а потом возвращался назад. Их мягкий, теплый свет создавал особую атмосферу в театрах, и музыка воспринималась иначе.
Принявшись считать органные залы, я сбился со счету. Возможно, для каждого органиста создавался индивидуальный зал с соответствующим интерьером, убранством, освещением. Но то была лишь не подтвердившаяся догадка. Большую часть залов я застал заброшенными, в них не было ни одной живой души. В некоторых музыка не смолкала, и слушатели стекались отовсюду, чтобы почерпнуть что‑то для себя.
Взгляд привлекла надпись над широкой каменной аркой:
«Произнесенное – исчезающий шум. Написанное – сила, правящая вечностью».
Войдя внутрь, я оказался в самой потрясающей библиотеке: стеллажи уходили ввысь настолько, что, теряясь в пестроте, сходились в одной крохотной точке где‑то на уровне небес. В зале располагались десятки каменных колонн, поднимающихся до самого верха и окруженных мраморными винтовыми лестницами. Читатели, выбрав интересующие книги, доставали их и поднимались на балконы внутри зала, где усаживались на скамьи и начинали тихо шелестеть страницами.
Прямо передо мной возвышалась статуя седобородого мудреца, держащего в руках свитки. Все его тело было исписано мелкими буквами, складывающимися в предложения. Заметив меня, мудрец произнес: