Эринии и Эвмениды - страница 11

Эту игру придумала Даньел, впервые подкинув мне в библиотеке открытку с изображением картины Антониса Ван Дейка с Сатурном, обрезающим маленькому Амуру крылья. [5] Обратная сторона была пуста, но пояснения и ни к чему: даже ребенок догадался бы о сквозящей в картине угрозе. Столь явственный выпад в мою сторону я не могла оставить без внимания и с той поры повадилась отвечать на ее колкости своими, не менее изощренными, добавляющими в нашу игру щепотку интеллектуального соревнования. Словно на фехтовальной дорожке, я билась, вооружившись истертым до дыр томиком Россетти, Дэнни – излюбленными стихами Дикинсон. Поэтический батл, очевидно, пришелся Дэнни по вкусу, – как она могла упустить шанс похвастать своими литературоведческими познаниями? – так что теперь мы обмениваемся отрывками, изобличающими наши слабости и червоточины. Извращенный вид боли, что приносит мазохистское наслаждение. Последняя связующая нить – и та исполнена яда.

Мои поддевки, бесспорно, раззадоривали ее, что было рискованно и опасно, но молча сносить еще и стихотворные нападки Даньел я бы не смогла. Стихи Россетти, сочащиеся печальной иронией и тихой грустью, были моим единственным оружием на поле брани. Все, что я могла противопоставить врагу, не утратив жалких остатков достоинства.

Прячу клочок бумаги обратно в блокнот до поры до времени. Позже улучу момент и подброшу его в столовой или под дверь комнаты, как делаю на протяжении долгих месяцев нашей борьбы. И знаю, что Дэнни, как и много раз прежде, охотно ответит в своей манере, разбавив дикинсоновские четверостишья ударами под дых.

– Сегодня мы поговорим об инстинктах. Что есть инстинкт?

Рука мистера Марбэнка выводит черные буквы заглавной темы на электронной доске. Кабинет биологии на удивление тих, и причиной тому либо искренняя заинтересованность учащихся в предмете разговора, либо – что более вероятно – их потянуло в сон. Я же внутренне напрягаюсь, как будто во мне сжимается тугая пружина.

– Комплекс безусловных рефлексов в одинаковой степени движет зверем и человеком, уравнивая их в своей изначальной природе. Мы отдернем пальцы от горячего утюга, почувствуем себя неуютно в темной подворотне, подспудно предвосхищая угрозу. Мы прикроем лицо, когда нас захотят ударить, чтобы смягчить урон, как и травоядное животное не станет бродить там, где побирается хищник.