Движения молодой женщины были легки и грациозны, словно она танцевала, а не выполняла скучную нудную работу. Впечатление не портило даже строгое чёрное платье, доходящее до щиколоток и напоминавшее монашеское одеяние. У неё были ниспадающие на плечи волнистые золотисто-медные волосы, ярко-зелёные, чуть желтоватые глаза, полная грудь, тонкая талия и мощные бёдра женщины, уже познавшей радость материнства. Мальчику она показалась прекрасной феей, сошедшей с одной из картинок в его книжке со сказками. И он невольно залюбовался ею, затаив дыхание, чтобы не выдать своего присутствие. Он знал, что если мама увидит его, то сразу отправит в крошечную комнату, которую им отвели под самой крышей этого огромного особняка, похожего на дворец. Так бывало каждый раз, когда он «праздно шатался по дому», чтобы он «не путался под ногами» и «не мозолил глаза». Смысла этих фраз малыш не понимал, а спрашивать опасался, предполагая, что за ними кроется нечто очень неприятное и даже страшное, а потому всегда безропотно подчинялся. Но он редко видел свою маму радостной, и потому сейчас не бросился к ней и не ушёл, а притаился за дверью, чтобы вдоволь полюбоваться ею и не вспугнуть улыбку, опустившуюся на её губы, словно чудесная яркая бабочка.
Но улыбка внезапно пропала, а лицо омрачилось, когда в гостиную в противоположную дверь вошел мужчина с картиной в руках. Было ему лет тридцать пять на вид, и он имел довольно привлекательную наружность для тех, кто ценит в мужчинах рост и ширину плеч, а также грубые черты лица, будто вытесанного топором из дерева. Но в глазах молодой женщины мелькнуло пренебрежение, которое она попыталась скрыть, сделав вид, будто пересчитывает столовые приборы. Немного постояв, и так и не дождавшись, что на него обратят внимание, мужчина нахмурился и спросил:
– Куда его, Любаша?
Молодая женщина, к которой он обратился, подняла голову и, будто только сейчас заметив его, безучастно проговорила:
– А, это ты, Пётр… Что это у тебя?
– Портрет покойного хозяина, – недовольным тоном ответил мужчина. – Велено было повесить перед поминальным обедом в гостиной для всеобщего обозрения.
– Так исполняй, что велено, – равнодушно сказала молодая женщина. – Ты это любишь, Петруша.
– Да куда вешать-то? – раздражённо спросил Пётр. – Об этом и спрашиваю. Софья Алексеевна шкуру спустит, если что не так сделаю. Сама знаешь, ей только дай повод.