Но решение пустить в дом чужого человека далось ему ох как нелегко! Только после того, когда он понял, что на целый день оставить беспомощную мать одну совершенно исключено.
Выходные проводил дома. Ну а где еще? Уборка, стирка, готовка. Днем – поспать, когда спит она, иначе просто не выдержать, слетишь с катушек.
Мать была агрессивной, часто по-звериному рычала, сыпала ругательствами, бросала в него все, что под руку попадает, отталкивала его, колотила по нему здоровой рукой, сжатой в кулак.
Юра все понимал – больной человек.
Надо сказать, что строгой она была всегда. «Строгая» – так говорил дедушка, единственный их родственник, живший не с ними, а в деревне, на маминой родине, но периодически их навещавший.
Существует выражение «строгий, но справедливый». Так вот, справедливой Мария Игнатьевна, пожалуй, не была.
Лупила его в детстве почем зря, за малейшую провинность, а иногда просто так, чтобы «под ногами не путался».
«От тоски» – говорил дед.
«Тоска» заключалась в том, что растила она Юру одна, в свидетельстве о рождении в графе «отец» у него стоял прочерк. Даже отчество «этой сволочи» она ему дать не захотела. Имени своего отца Юра не знал, мать записала его Игнатьевичем, в честь деда.
«Никому не верь Юраш! Люди – они подлые! Залезут в душу без мыла, да так, что и сам не заметишь! Наплюют, натопчут, тебя же еще виноватым сделают! Ну их к лешему! И не бери ни у кого ничего, дадут шиш да маленько, а спросят на рубль, обдерут, как липку, без штанов оставят! И сам никому ничего не давай! Кто не бережёт копейки, тот сам не стоит рубля!» – наставлял дедушка.
Вот и тот «супостат», обманувший Юрину мать, тоже, видимо, влез «без мыла», «обрюхатил и был таков!».
Юра слушал деда с открытым ртом. Ему льстило то, что с ним разговаривают, как со взрослым. И то, что в принципе, разговаривают. Мать общалась с ним в основном короткими приказами: «Иди есть!», «Учи уроки!», «Спать!», «Не отсвечивай!».
Сейчас маме было уже 70, а Юре 35, следовательно родила она его поздно и скорее всего «для себя», «перестарок» ведь по деревенским меркам.
Дед уверял, что она себя «соблюдала», с парнями не хороводилась, на танцы, «дискотеки по-нонешнему» не бегала, все больше по хозяйству.
«Работящая была девка».
Юра рассматривал мамины фотографии в семейном альбоме: коренастая толстоногая девушка с большой, не по годам, грудью и угрюмым выражением лица. Красавицей Маша, увы, не была, но Юре она казалась прекрасной.