Вот что Государь писал 16 октября тому самому Трепову: «Я сознаю всю торжественность и значение переживаемой Россией минуты и молю милосердного Господа благословить Промыслом Своим – нас всех и совершаемое рукою моею великое дело.
Да, России даруется конституция. Немного нас было, которые боролись против нее. Но поддержки в этой борьбе ниоткуда не пришло, всякий день от нас отворачивалось все большее количество людей и в конце концов случилось неизбежное! Тем не менее, по совести я предпочитаю даровать все сразу, нежели быть вынужденным в ближайшем будущем уступать по мелочам и все-таки придти к тому же».
Трепов, которого Император так выделял, тоже попал под влияние Витте и еще до отъезда того в Портсмут заявил Государю, что этот министр – единственный, кто сможет наладить отношения власти с обществом, а 17 октября с радостью встретил манифест. Так что в борьбе за самодержавие опереться было совершенно не на кого.
Словом, решение было вынужденным. Оно было принято под давлением, и прежде всего – давлением обстоятельств. В 1906 г. публицист Меньшиков написал, что русская конституция должна была быть написана на японской бумаге и еврейскими буквами. Но давил и гр. Витте, воспользовавшийся благоприятным моментом и прислужившийся к обществу вместо того, чтобы служить Государю. Через десять лет гр. Витте завещает высечь на своем надгробном камне текст манифеста 17 октября.
В манифесте нашлись строки, которые наверняка отвечали и мыслям самого Государя. «Смуты и волнения в столицах и во многих местностях Империи Нашей великою и тяжкою скорбью преисполняют сердце Наше. Благо Российского Государя неразрывно с благом народным, и печаль народная – Его печаль», – так начинался этот знаменитый акт.
Однако главное положение этого документа – «Установить, как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной Думы» – для Государя было чужим.
Одно из лучших объяснений неприемлемости конституции для Императора Николая II дал впоследствии архимандрит Константин (Зайцев).
«Царь, оставаясь Русским Царем, не мог себя ограничить западной конституцией, но не потому, что судорожно держался за свою власть, а потому что эта власть по своему существу не поддавалась ограничению. Ограничить ее – значило изменить не ее, а изменить ей. И тут напомним еще одно обстоятельство, еще более значительное для церковно-верующего человека: Русский Царь не просто Царь-Помазанник, которому вручена Промыслом судьба великого народа. Он – тот, единственный Царь на земле, которому вручена от Бога задача охранять Святую Церковь и нести послушание до второго пришествия Христова. Русский Царь – это Богом поставленный носитель земной власти, действием которого сдерживалась до времени сила врага. В этом и только в этом смысл преемственности русской царской власти от Византии…