Простой люд, конечно, не мог уразуметь смысла манифеста 17 октября. «Один извозчик стал как-то особенно громко ругаться при публике трехэтажными словами и оправдывался тем, что, мол, сам государь дал теперь "свободу слова". О свободе печати говорили, что теперь, значит, волостные правления не будут больше прикладывать своей печати на паспортах и, следовательно, не будет и сбора с паспортов». Но царские манифесты народу всегда толковали «разные смутьяны из агитаторов или всевозможные проходимцы с большой дороги». Так случилось и с актом 17 октября. Манифест дал толчок к новому потоку агитации. «Гастролеры-агитаторы» подстрекали на беспорядки именем Монарха, подчас прямо уверяя народ, будто помещичья земля отныне передана в его руки. Фельдшеры, сельские учителя, ветеринары стали распространять слухи, будто в январе Государь издал право грабить частных землевладельцев и завладевать их землями. В Саратове после 17 октября ходили слухи, «что дана свобода три дня грабить». Случалось, что для убедительности революционеры облачались в ленты и мундиры, печатали подложные царские манифесты, «с гербовыми орлами и прочими императорскими атрибутами», где от лица Государя приказывалось грабить помещиков. По неграмотности крестьяне принимали агитаторов за царских посланцев.
Ввиду бездействия администрации население было вынуждено обороняться самостоятельно. В городах происходили столкновения между революционерами и монархистами. В уездах землевладельцы нанимали на собственный счет стражу и обзавелись оружием. В черте оседлости, а отчасти и за ее пределами, начались еврейские погромы. Консерваторы видели в них ответ населения на «жидовский бунт». В Екатеринославе погромщики говорили: «Это тебе за гроб Императора».
«Когда власть забастовала, когда самые возмутительные преступления против национального чувства и народных святынь оставались совершенно безнаказанными, тогда народ под влиянием стихийного раздражения принялся судить сам», – говорил Шульгин.
Империю наводнили самочинные республики. «Милая и веселая А. О. Третьякова, наша добрая знакомая и сотрудница по работе в городском попечительстве о бедных, оказалась во главе республики в одном городке северного Кавказа. В Иванове-Взнесенске президентом оказался купец Баранов. Образовалась Ветлужская республика с президентом председателем уездной управы Петерсоном». Республиками объявляли себя даже села, «с президентами – самыми отчаянными деревенскими бунтарями во главе».