Тьег осел на постели. Асавин кинулся было посмотреть, как его рана, но тот зло зарычал на него:
– Не трогай меня! Вошел вон! Мне нужно было потерять все, чтобы прозреть. И смысла в этой дурацкой книге, видимо, не больше, чем в моей жизни. – Он смахнул «Закон небесный и земной» на пол.
Никогда еще ничья отповедь не била Асавина так хлестко, как крик умирающего мальчишки. Гроза замолчала, и Асавин понял, что он старательно пытался избежать острой боли. Ему казалось, что он навсегда избавился от нее, отринув сантименты, воспоминания и привязанности, но она просто спряталась глубоко внутри и теперь выплеснулась наружу.
Асавин опрометью выбежал из комнаты и едва не столкнулся с Дивникой.
– Ты слышала наш разговор?
Она кивнула.
– Должно быть, ты презираешь меня.
– Я знаю, какой ты двуличный. Никогда не знаешь, говоришь ли от чистого сердца или обманываешь, а худых дел ты совершил, наверное, не счесть сколько.
– Ты права.
– Это говорит разум. Сердце говорит, что ты совсем не так плох. Просто забыл об этом.
Какая наивная детская вера. Осталось только протянуть руку и сорвать нежный цветочек, а затем посмотреть, что там, за этой невинностью, но рука сама собой останавливалась. Он все еще видел болезненные серые глаза, полные ярости, все еще слышал крик: «Не трогай меня!».
Дивника положила ладони ему на грудь:
– Ты сказал правду? Отец не любил тебя?