Исполнив поручение и отругав китайцев, Тин-линь подсел к Мишке, что теперь оставался на цепи. Лицо китайца хмурилось, губы надуты.
– Лютует начальник? – спросил Мишка по-русски, но тут же стал подыскивать подходящие китайские слова. Не нашёл, но Тин-линь, казалось, и так понял.
– Пусть спесь свою показывает, привыкли. Так нам и надо. Не смогли управиться с какими-то варварами! Теперь только и остаётся терпеть.
Так много Мишка понять не смог, но главное уразумел. Не любит Тин-линь маньчжуров. Иногда Мишка замечал злобный блеск в глазах китайца. Не доведёт это до добра, сломает себе шею. Горяч, молод и любит ходить по краю пропасти. Мишка невольно сравнивал китайца с собой.
– Вот и тебя наказал ни за что. Как собака сидишь.
– Колодки нет – и то хорошо, – примирительно кивнул Мишка, позвякивая цепью.
– Скоро в Нингуте будем. Там всё может измениться. Надеюсь, что не в худшую сторону.
– Смирись на время, а там видно будет, – старательно подбирал слова Мишка.
– Ничего больше и не остаётся. И так всю жизнь смиряемся, а конца этому не видать.
– У нас тоже так было. Сотни лет под татарами томились. Это что и монголы. А сбросили ж. Так и у вас будет.
– Может и будет, но когда? А пока страна затихает. Слышно только где-то на юге Цинов6 бьют. А у нас всё затихло. Жаль. – Тин-линь озирался по сторонам, опасаясь нежелательных слушателей.
Мишка никогда не заводил разговор про свою судьбу. Что его ждёт в Нингуте, он не знал. Неясные намёки Тин-линя не рассеивали тумана, окутывающего его будущее. Он часто думал о своём необыкновенном положении, и сердце замирало от ощущения чего-то неизведанного и нового. Тоска по дому всё реже навещала его, а воспоминания неспокойной жизни в Нерчинске и нескончаемые ссоры с братьями – и того реже. Одни только воспоминания о матушке заставляли грустить, и на целые часы портили настроение. Сильно любил её, прямо убивался, представляя, как она льёт слёзы по своему самому младшему озорнику.
– Видишь, болота давно кончились, – Тин-линь перевёл разговор в другое русло. – Холмы и горы начались. Река уже не та. Сунгари осталась позади. Ещё дня два – и Нингута. Дом.
– Мудрёные у вас названия. Никак не запомнить. Язык сломаешь, а выговорить не сумеешь.
– Привыкнешь. А Муданьцзян ничем не труднее любой другой реки.
– Вы и Амур мудрёно называете. Хэйлунцзян. Неделю запоминал.