Чем дольше морская соль оставалась на лице Френсиса, тем сильнее она производила раздражение. Всю жизнь юный лорд Максвелл страдал только от собственной глупости, упрямства и тщеславия. Он признавал одни свои ошибки, а потом совершал другие. Но никогда не жаловался, а лишь терпел. Характер, которые его родители воспитали в себе в силу обстоятельств жизни, их сын воспитал в результате собственных капризов. Он велел Дункану отпустить на сегодня людей, а Маргарет приказал подать умыться и сказал, что нужно чем-то помазать лицо, которое все горело и щипало. Он не сожалел о своем приключении на побережье, а просто хотел, чтобы посочувствовали его горю. Маргарет, знавшая Френсиса с рождения, знавшая, что читать ему нотации бесполезно, хотя еще несколько лет назад она и пыталась это делать, за что получила очень резкую отповедь от юного баронета, теперь просто запричитала, заохала и намазала лицо Френсиса сметаной. Перед ужином Фрэнсис смыл эту маску и почувствовал, что лицо уже не так жжет.
После ужина, когда все работники уже разошлись, лорд Максвелл пошел к себе в опочивальню и обнаружил там деревенского парня, румяного, пышущего здоровьем, очень непосредственного, можно даже сказать невоспитанно в обхождении, но веселого. Мы уже сказали, что со взрослыми, над которыми довлели приличия викторианской Англии, Френсису было находить общий язык легче, чем со сверстниками, тем более иного социального круга. Молодой лорд просто испугался парня, прыгнул как пантера из индийских джунглей к своему саквояжу, и выхватил оттуда 6-зарядный револьвер системы Кольт. Парень испугался еще больше и спрятался за одной из резных деревянных колонн, поддерживавших балдахин над кроватью Френсиса.
– Умоляю вас, сэр, не стреляйте! – пронзительно заверещал парень.
– Ты кто такой? – возмущенно спросил Френсис.
– Меня зовут Алистер Дарлинг, я внук Дункана. Он прислал меня к вам в услужение, сэр.
– А-а…. – выдохнул Френсис и опустил револьвер. – А какого черта он присылает ко мне комнатного мальчика, не спросив меня, нуждаюсь ли я в нем?! А может, я хочу la femme de chambres.
Алистер стоял, тупо и непонимающе глядя на заносчивого лорда, а Френсис продолжал:
– Прислуга совсем страх Божий потеряла, никакого уважения к своим благородным сеньорам!
Видя, что его ирония совсем не доходит до сознания Алистер, а лишь вызывает в нём еще больший страх и безотчетное сознание собственной вины, Френсис махнул рукой: