– Ладно….
Алистер понял этот жест совсем не так, как его разумел виконт, и даже не соизволив поклониться, двинулся к выходу. Френсис понял, что если и дальше продолжит играть дурного средневекового лорда, то завтра утром снова останется один. Поэтому совсем милостиво пояснил смысл своего последнего слова:
– Ладно, оставайся, служи честно, деньги зарабатывай, – оставив Алистера в полном недоумении относительно того, чего же все таки хочет молодой лорд и как следует понимать его резкие и как будто ничем не мотивированные смены настроения.
Френсис убрал кольт под свою подушку, а про себя подумал: «Вот так веками люди и не понимали друг друга».
– Значит, говоришь, тебя зовут Алистер? – пристально разглядывая нового слугу, спросил Френсис.
– Да, милорд.
– Когда отвечаешь или обращаешься, надо кланяться.
– Виноват, не обучены.
Френсис усмехнулся. Алистер ему совсем не нравился – широкие, мясисто-грубые черты лица выдавали самую примитивную душевную конституцию, не лишенную однако искренней доброжелательности. Эдакий неумный, а от того добрый деревенский великан. Френсис давно уже заметил, что чем больше человек думает, тем меньше он находит в других людях оснований для любви к ним. У Френсиса никогда никого не было рядом, кроме мамы и папы, и он вполне привык к этому состоянию. У него не возникало потребности чем-либо делиться с кем-то другим, скрыв это от родителей. Иначе говоря, ему не нужны были друзья, но теперь, пребывая совсем один в угрюмом северном графстве, он ощущал, что неплохо иметь рядом не друга, но компаньона или верного слугу, в любом случае, человека ниже себя по достоинству, однако связанного с тобой, как Лепарелло с Дон-Жуаном. Вот только чем связанного? Деньгами, возможностями или безысходностью? Что вообще связывает людей друг с другом?
Френсис не хотел сейчас думать об этом. Он лишь дал слуге инструкции, как ему следует вести себя, а главное всегда быть так близко, чтобы до него можно было дозвониться или докричаться, и лег почивать.
III
Смерть! Старый капитан! В дорогу! Ставь ветрило!
Нам скучен этот край! О Смерть, скорее в путь!
На дно твоё нырнуть – в Ад или Рай – едино! -
В неведомую глубь – чтоб новое обресть!
Бодлер «Плавание», 8
Однако, как это было ни странно, после целого дня в разъездах на свежем воздухе, Френсис никак не мог уснуть. А когда сон не приходил к нему он начинал фантазировать. После некоторого знакомства с юным лордом любезный читатель уже вполне может себе представить, что это были вовсе не те фантазии, которые столь часто одолевают обычных молодых людей в 17 лет – Френсис был еще сущим ребенком для мечтаний о шатобрианосвких сильфидах или эльфийских девах Гир-Карлинг или Скэнтли Мэб. Не были эти фантазии и примитивными условностями «вот хорошо было бы стать лордом-канцлером или даже вице-королем Индии», нет, Френсис сочинял про себя вполне сюжетные истории с персонажами, диалогами, приключениями, иногда сам он не был их участником, а происходили они с кем-то иным в прошлом или настоящем, с кем-то, кому в ином, зазеркальном мире, посчастливилось в жизни больше, чем самому Френсису в этой реальной действительности. Каким бы сумасбродным играм и фантазиям Френсис не предавался, сколько бы не наносил себе увечий старинным оружием, складировавшемся в аббатстве Дандренан, сколько бы он не провел бессонных бдений, куда бы он не оправлял героев своих сказаний – в Эдинбургскую темницу или в дебри Индостана, Френсис всегда оставался прожженным реалистом, циничным скептиком, никогда не позволявшим своим фантазиям брать верх над рассудительностью и помыкать собою. Он мог верить в прошлое, но нисколько не верил в будущее. Единственным приключением, которое ему предстояло в жизни, как он отчетливо понимал, глядя на своих родителей, могла быть изнурительная борьба за честь и достоинство с тем обществом, в котором эти понятия уже давно продавались и покупались за пенсы и сантимы.