– Маразматик, старый хрен! – буркнула
она, выскочив на улицу, и хлопнула дверью.
***
Антипки было не видать. Аля
спустилась к реке, чтобы немного отдышаться от «хренового приёма»
мельника. Где-то неподалёку коротко заржала лошадь. «Ни то, ни сё»,
– подумала Алька о себе, присев на корточки у чёрной кромки воды.
Сразу стало сильно обидно, и она расплакалась.
Аля часто думала, что жизнь к ней
несправедлива. На кружке по народным танцам, который она посещала в
Доме детского творчества, с завистью смотрела на домашних детей. Их
приводили трезвые, хорошо одетые мамы с красивыми причёсками.
Иногда кого-нибудь - папа, ждал в коридоре и пахнул табаком. Алька
всегда приходила и уходила сама. Другие жили в заботливых, любящих
семьях, почему именно ей попалась пьющая мать?
Чужие мамы Алю искренне жалели и
приносили какие-то обноски, которые не нравились и не были нужны –
спонсоры закупали для интерната хорошие, новые вещи на рынке и в
стоке. Спонсоры норовили перещеголять друг друга: оплачивали
поездки, дарили интернату компьютеры, телевизоры, дивидишки, фрукты
и конфеты – ящиками. И никто из них ни разу не взял в свою семью
ребёнка. Даже на выходные. Только воспиталки иногда. Других детей.
Алю почему-то никогда не брали – это была вторая
несправедливость.
Третья – у неё не было подружек.
Девчонки кучковались по двое, трое, о чём-то секретничали, хихикая,
но с Алькой делиться тайнами не спешили. Не обижали, но и в
компанию не звали.
Теперь вдруг оказалось, что пьяная
мама, которую Аля всё равно любила, просто чужая несчастная
женщина, и страдает по её, Алиной, милости. Украла нечисть родного
ребёнка, подменила, чем придётся. Поветрулей, что ли. Быть может,
сейчас её родная дочка стоит где-то у окна, рисует пальцем по
стеклу, и мечтает оказаться хоть в каком-нибудь, но доме...
Без вины виноватая Аля тихо
всхлипнула.
– Чого ты плачешь? – раздался рядом
звонкий голосок.
Аля вытерла глаза рукавом пуловера и
обернулась.
Сзади стояла белокурая малышка лет
пяти, с замурзанным миловидным личиком, в рубашонке до колен. Не
чёрт, не бес-шебуршун, а прехорошенький ребёнок. За правым ухом
девчонки залихватски торчала большая садовая ромашка, за левым –
василёк. В руках она держала букет полевых цветов.
– Жить мне сложно, вот и реву, –
просто ответила Алька, разглядывая ребёнка.