Я жутко боялась, что мама умерла и больше не придёт. Часами стояла на балконе и до рези в глазах всматривалась в прохожих. Ждала её, постоянно ждала.
А потом действительно случилось страшное. У мамы появился любовник. Юлиан.
Он мне сразу не понравился. Я чуяла его «плохой запах». Меня пугал его бегающий взгляд, его странный вид – тёмный плащ до пят, чёрные длинные неопрятные волосы. Я просила маму не оставлять меня с ним. Но она доверяла ему всецело и не слушала меня, некогда было – всё куда-то бежала по своим делам.
Она легко дала ему ключи от нашей комнаты в коммуналке.
Помню, когда он пришёл в первый раз. Я сидела на полу и смотрела книжку с картинками. Ключ в замке повернулся. Я бросилась к двери, ожидая увидеть маму – я так соскучилась! Но это был он, Юлиан. Я взвыла от страха и стала бегать от него по комнате, а он меня ловил. Кажется, ему нравилась эта игра.
Память стирает самые страшные моменты в заботе о нас. Я помню не так много, хотя эта пытка длилась около двух лет.
Вот я стою перед ним обнажённая в тазике с водой. Он меня моет – крутит во все стороны, рассматривает, щупает, гладит. Мне всего шесть, у меня золотистые кудряшки и голубые, расширенные от ужаса глаза. Я знаю, что звать на помощь бесполезно. Он сразу сказал: «Мама не придёт!» Мама никогда не приходила, когда была нужна больше всего.
Он вслух прикидывает, сколько я стою и получится ли продать меня подороже. Красивые славянские девочки очень ценятся в Турции, особенно обученные интимным премудростям. У него есть договор. Я должна быть послушной, и тогда всё будет хорошо. Меня не будут бить. Он обещает, что мне там понравится, там тепло, красиво, пальмы. Он говорит обо мне и цене за меня так, будто я вещь. И я запоминаю: «Я – вещь. Меня можно продать. Моё тело уже не принадлежит мне. И мне никто не поможет…»
Потом я иду во двор, играть с другими детьми. Изумляюсь тому, какие они беззаботные! Они смеются, им хорошо. А я вся напряжена, потому что не знаю, когда снова придёт Юлиан. И когда меня отправят в эту Турцию. И можно ли поехать туда с мамой… Нет, он сказал, что без мамы, но сестрёнка тоже будет со мной. Только, скорее всего, мы будем жить отдельно.
Я путаю его слова со своим внутренним голосом. Если бы мама разговаривала со мной, если бы я знала, что любима, возможно, вся эта история с развращением и продажей не имела бы столь тяжёлых последствий. Но она ничего не замечала. Ни моих потухших глаз, ни напряжённо поднятых плечиков, ни отрешённой молчаливости, странной для маленького ребенка.