– Опять проебал? – лениво рыкнул он.
– У меня спиздили.
– Значит, проебал. Рожай.
На этот раз породить рукавицы оказалось куда сложнее. Никто их не продавал, да и денег у меня больше не было. Вечером я был всё ещё без рукавиц. Мы стояли на плацу, шла вечерняя поверка. Шёл снежок. Я втянул кисти рук в рукава. Кулак называл фамилии. Услышав свою, боец должен был изо всех сил кричать: «Я!» Иванов, нежась в моём воротнике, фланировал меж шеренг и развлекался, время от времени зажимая рот кому-то из солдат, чья фамилия подходила в списке. Так случилось и со мной.
– Я! – попытался крикнуть я.
Вышел сжатый глухой звук. Ближние солдаты едва сдерживали хохот.
– Хуйня! – заорал Кулак. – Выйти из строя!
Я вышел.
– Охуел, что ли, долбоёб?! И рукавицы где?!
Иваныч давился от хохота за моей спиной.
– Проебал, товарищ сержант.
– Затупок ебáный, – бросил сержант Громов, прикуривая. – Завтра шакалы спалят, и что ты им скажешь? А?!
Шакалы – это офицеры. Армейский сленг во многом бьётся с тюремной феней. Среди нас было немало солдат, кто рос в лагерной среде, поскольку их родители жили и работали на зонах.
– Я не спалюсь шакалам, – сказал я. – И новые рукавицы зарожу.
– Где ты, блядь, их зародишь, олень ебáный?! – внезапно заорал Иванов мне в самое ухо. – Ты же нихуя не знаешь, как тут всё устроено, долбоёб ебучий!
– Один раз зародил и второй зарожу!
Иванов повернулся к роте и громко сказал:
– Знайте, пацаны, если этого уебатора спалят, вам пизда всем! Вы у меня на óчках сгниёте, поняли?!
Рота осуждающе загудела.
– Э, гул убили! – прикрикнул Кулак и добавил, обращаясь ко мне, с отвращением: – Чтобы завтра был с рукавицами. Встать в строй! Маэстро ебáное!
Я долго не мог уснуть, не зная, что делать. А утром, когда нас строили на завтрак, вдруг заметил свои рукавицы у одного душары-хакаса – по цифрам моего личного номера на клейме. Выяснилось, что он потерял свои рукавицы и недолго думая заменил их моими. В них он вчера стоял и смотрел, как меня распекали перед всей ротой.
– Ты охуел? – сказал я. – Отдавай!
Хакас помялся и отдал. С того дня и в течение всей учебки у кого-то из нашей роты не хватало рукавиц. Тот, у кого их не хватало, рано или поздно не выдерживал давления и крал их у кого-то ещё. Того начинали травить, и цикл повторялся.
* * *
Новый год мы встретили за сладким праздничным столом, накрытым за нашу зарплату (что-то около пятисот рублей, на руки нам их не выдавали ни разу): печенье, рулеты, сгущенка. Прежде чем начать есть, мы должны были смотреть обращение президента и верховного главнокомандующего Министерства Самообороны и Вооружённых мощей страны России Вдалимира Паутина. Бессменный глава партии «Серьёзная Россия» появился на экране около полуночи, как и в прошлые годы, красиво стареющий, с добрым строгим лицом. Я вспомнил, что когда был маленький, то думал, это и есть Дед Морозный, кто мне под ёлку клал полицейский набор. Но президент Вдалимир Паутин не был в ярости оттого, что я не стал полицейским, и вообще говорил всегда только хорошее, с небольшим, совсем маленьким «но»: дальше необходимо стараться чуть лучше, и вот тогда всё у нас точно получится. Истекая слюной, как цепные псы, мы ждали, когда президент кончит и пробьют куранты. Это случилось, сержанты дали команду, и мы стали жадно поглощать всё сладкое, что могло в нас влезть. Мы давились сладостями, дрались за них друг с другом, боялись не успеть насытиться. Добрую треть роты с отбоя до зари раздирал понос.