– Мне тоже, мам. – И она наложила жаренной с грибами картошки в тарелки.
– Предлагаю по третьей, – сказал Николай Иванович и разлил водку по рюмкам. – За тех, кого с нами нет. – Он встал с места и уставился в угол кухни, будто там кто-то стоял. Гомозин проверил: никого не было. Затем Николай Иванович изобразил жестом, будто жмёт чью-то руку, и молча осушил рюмку.
– Гляди, ещё недолго, и нас поминать станешь, – зачем-то сказал Николай Иванович слегка сдавленным голосом. Лидия Тимофеевна тотчас поднялась, схватила графин и понесла его, куда только она знала.
– Пошёл процесс, – недовольно бубнила она себе под нос.
– Ну что вы? – улыбнулся малость охмелевший Егор. – Крепкий такой, ещё меня переживёте!
– А чёрт его знает, что судьба готовит, – грузнел старик.
– Только хорошее. Всё плохое позади, – меланхолично улыбался Гомозин.
– Поминаешь жёнушку? – спросил вдруг Николай Иванович, глядя на Егора пронзительными влажными глазами.
Егор Дмитриевич резко переменился в лице: кожа, как мягкое сырое тесто, повисла мешком, очертив глубокие чёрные морщины, губы беспорядочно едва заметно зашевелились, и без того тёмные глаза совсем почернели в тени опустившихся бровей, взгляд их рассеянно устремлялся в лицо напротив, и не было в них злобы, не было обиды – в них застыл какой-то немой вопрос, обращённый точно не к человеку. Лидия Тимофеевна, услыхав, что брякнул старик, взяла его под руку и повела из кухни. Гомозин машинально проводил их взглядом до косяка двери в гостиную, а затем нашёл их мелкие отражения в кривом зеркале ламинированной грамоты, висящей на стене в прихожей, у самой двери. Силуэты беспорядочно плясали по буквам и узорам: один, маленький и смешной, был грозным и злым, нападая на большой и неколебимый. Большой силуэт поднимал руки в знаке покаяния, но маленький не прекращал полунемые нападки. Егор Дмитриевич смог разобрать лишь три слова: «собака», «всё», «вылью». Мать тараторила как пулемёт, выпуская обойму за обоймой. Гомозин же будто прирос к стулу. Он пытался заставить себя запомнить, как он впал в это состояние, пытался понять, как он это сделал без длительной работы, как это всегда с ним бывало, а вдруг, неожиданно, резко.
Старики молча вернулись на кухню и сели на свои места, пряча друга от друга глаза.
– Помнишь, Егорка, тебе всё ворона снилась в детстве? – обратилась к сыну Лидия Тимофеевна. – «Мам, мне апать валона плиснилась?» А? Помнишь?