– «Спи, спи, она улетела», – ответил, улыбнувшись, Гомозин. – Улетела, – повторил он, закачав головой.
– Эх, снов давно не видал, – сказал Николай Иванович.
– Хватит, нагляделся, – отозвалась Лидия Тимофеевна.
– Разморило маленько, – сказал Егор, зевнув.
– Постелить тебе? – пытаясь разобрать внутреннее состояние сына по его вновь ничего не выражающему лицу, трепетно спросила мама.
– Да нет, ночью спать не буду.
– Егорка, – заговорила, помолчав, старушка, – отца давно-то навещал?
– Перед отъездом. Сорняки подрал.
– Часто бываешь? – спросил Николай Иванович виноватым голосом.
– Почаще, чем у вас, – улыбнулся Егор. – Раз в пару месяцев, наверное.
– Бабку с дедом поедешь проведать? – спросила Лидия Тимофеевна.
– Куда ж деваться?
– Николай Иванович тебя сводит – я недавно была. Не могу я: сердце рвётся, и всё. Сентиментальная больно стала.
– А дядька Юра?
– И дядьку Юру проведаете. Они там рядышком. Не помнишь совсем?
– Запамятовал, – сказал Гомозин, глядя перед собой, и все замолчали.
– А домик какой у нас хороший стал, – вздохнув, заговорила Лидия Тимофеевна. – Аж страшно.
– Чего страшно? – не понял Егор Дмитриевич.
– Пожгут ещё от зависти. Народ злобный нынче.
– Это кто ещё злобный! – засмеялся Гомозин. – Делать людям, что ли, нечего? Дай только избу твою попортить?
– А ты поживи с моё. Ходят, Егорка, глазеют. Плюются. – Николай Иванович предательски молчал.
– Особняк у вас там, что ли?
– Ну усадебка хорошая, – закачал головой старик.
– И вы о том же? – усмехнулся Егор и принялся за картошку. Все сразу оживились и тоже стали есть.
– А я так не думаю, как мать, – заговорил старик. – Я людей люблю. Всяких людей. А старушка твоя – только ближних. Ну надерёт детвора яблок – что с того? А Лидия у нас всё дурные знаки видит.
– Сначала они их рвут, а потом давай в окна швырять, – буркнула старушка.
– Ну, такого не было, – сказал Николай Иванович.
– Ещё будет.
– А мы вам стеклопакеты поставим, – предложил Гомозин.
– Ох, Боже упаси! – замахала руками Лидия Тимофеевна. – Не надо нам такого добра. Люське сын поставил в дом – она и угорела.
– Это она с задвижкой не справилась, – поправил Лидию Тимофеевну Николай Иванович.
– А были бы простые окна – так щели бы были; соседи бы дымок увидали.
– Ну ладно гадать. Что будет, того не миновать.
Так просидели они до трёх часов. Много ели, пили. Лидия Тимофеевна, охмелев, сама сходила за унесённым ею же графином, и в два подхода он опустел. Потом был чай с молоком, мёдом, пряниками и пастилой. Старушка всё ворчала на Егора Дмитриевича за то, что он приехал без предупреждения: она бы шарлотку испекла бы и кролика потушила. Николай Иванович развлекал публику всякими историями из своего прошлого. Лидия Тимофеевна на некоторых (где были голые люди или много алкоголя) показательно морщилась и плевалась, но всё же не могла скрыть своего интереса к этим рассказам, хоть и слышала их уже раз по десять. Она скрытно, хитро улыбалась и следила за реакцией сына, всякий раз радуясь, когда он заливался хохотом.