Ситуации не дал разогреться Паша. Он как-то сменил тему с культуры на себя, а потом на последние десять дней его жизни. На этом они подъехали к пятиэтажному зданию, выходящему окнами на памятник Горькому.
– Давайте я щас схожу в душ, вы попьете чаю, а потом поедем в бар.
– К Самсону?
– К нему.
К вечеру Ангара цвета светлых чернил заливалась золотом. Упитанные утки беззаботно крякали, особо тонкие натуры рыбачили, а дети бегали по бульвару Гагарина. От реки его ограждал толстый парапет, за которым следовали огромные, уходящие к реке пологие плиты.
– Это золото, да в колбочку бы… – Женя, выходя из машины и сжимая в руках папку с проектом фестиваля, залюбовался рекой.
– Я бы предпочел разбавить чем-нибудь с градусом.
– Паша, ты мелкая, неромантичная душа.
– Коля, отвянь. Вон, наши гости уже подъехали.
Компания пересекла дорогу и вышла к бару «Хронос и Кайрос». Их ждали трое людей разного возраста, старший из которых – не столько по числу лет, сколько по исходившей от него уверенности – подал Паше руку для приветствия. Тот ответил, и все спустились в подвальное помещение бара.
Николай не был на подобных разговорах и чувствовал себя… необычно. Не то чтобы он боялся этих людей. Хотя понимал, что переломанные за долги кости будут не самым страшным.
Он вспомнил одну встречу, случившуюся с ним в подростковом возрасте. Примерно его ровесник смотрел точно таким же, ничего не выражающим – и оттого казавшимся инородным – взглядом. Подобные глаза после этого Коля видел у волков или рысей.
– Что ж, Николай, надеюсь на ваш успех. – Представившийся Вано «спонсор» одобрительно кивнул на разложенные графики и планы.
Коля пожал сухую руку бандита. Никакого драматизма не было, чувства, что заключил сделку с нечистой силой, тоже.
– За свои инвестиции мы бы хотели вот такой результат. – Перед Колей лег лист блокнота с цифрой. Тот спиной почувствовал, что Кант напрягся, но зря. Число даже в два раза не превысило суммы займа.
– Да, это приемлемо. По срокам – три месяца, если удобно.
– Мы вам полностью доверяем. – Вано улыбнулся белоснежной улыбкой.
Бандит был вежлив и одет с иголочки, но, будь он проклят, что-то в нем выдавало преступника, помимо глаз. Какая-то запредельная уверенность в себе.
Троица вышла, оставив друзей перед чемоданом денег. Женя многозначительно смотрел на товарищей, Кант вжался в кресло и начал походить на темный угол, а Паша с Колей удовлетворенно улыбались.