– Заткнись! Не трогай мать!
– Да ее уже никто не трогает. Эх, Тим. У меня плохое предчувствие. Нас давно пасут, а тут… Томас затих. Откуда-то нахлынула давняя боль и унижение. Он отплатил за них миру, сполна отплатил. Но они продолжали возвращаться: чувство беспомощности, боль, отчуждение, когда твое тело перестает тебе принадлежать. Ориентиров больше не остается. Но Томас нашел. Больше никогда не быть беспомощным – вот его ориентир. Сейчас надо сделать так, чтобы от него отстали.
– Понял тебя. Через три часа буду как огурчик. Но не смей больше вспоминать наше детство.
– Извини. Прорвемся, всегда прорывались.
Похлопывание по плечу казалось мерзким, но надо было стерпеть. Надо было остаться одному, закинуться еще чем-нибудь и впасть в беспамятство.
Ради этого можно стерпеть что угодно.
* * *
Его не объявили в официальный розыск, про него не писали сюжеты в газетах или теленовостях. О его проблемах знали в пучинах клубной жизни города, о нем шептались среди мелькающих разноцветных огней, разящих то ли из прожекторов, то ли от волшебных таблеток. Некоторые из коллег его друга в очередной сауне или ресторане, приглашая отойти, буднично заявляли друг другу, что он доигрался. В прилизанных недрах зданий правоохранительных органов, меж заваленных бумагами столов, решеток и заплечных дел мастеров, шли разговоры о том, какую участь готовит ему Фемида. Но здесь, среди недалекой несостоявшейся богемы, он был все тот же. Знакомый и неведомый. Мило улыбающийся и имеющий небольшой «грешок».
Томас стоял с бокалом шампанского в самой большой аудитории крупнейшей библиотеки области. Семь этажей, не считая двух подземных. Четыре башни. Стекло и бетон, книги и технологии. Современная, стильная монументальность, которая терялась за разнообразностью внутри и простотой снаружи, монументальность, которая давно никому не нужна.
Очередное культурное мероприятие, собравшее директоров из самых разных сфер культуры. После них шли работники культурного фронта. Поэтишки, прозайки, доморощенные в кулуарах союзов музыканты и, конечно же, художники, чьи картины не продадутся ни на одном уважающем себя аукционе. Торжество региональности. Всем им Томас радостно улыбался.
Его партнер по бизнесу, Вано, чувствовал себя неуютно. Здесь нельзя было решать вопрос силой, в этих стенах звучало слишком много незнакомых слов, а люди казались иным, чуждым племенем.