Строят баррикады
Красные отряды:
Власть вернем советам!
А в прямом эфире
Новости плохие:
Армии все нету.
Народ на улицах московских —
Мужчин не видели таковских,
Насуплен лоб, прищурен глаз.
Бойцы, чья опытность с годами
Лишь крепла. Мужики видали
И Приднестровье, и Кавказ.
У Останкино бой!
У Останкино Бог
На секунду отвел глаза.
У Останкино «бах!»,
У Останкино «бух!» —
То гражданской войны гроза.
Демократы, держись!
Коммунисты, вперед!
Те, кто с вами, – не все за вас.
А кто больше врет,
И кто меньше врет,
Как всегда, решает спецназ.
У Останкино «нах…»,
У Останкино «ох…»,
Скорой помощи вой затих.
Отчего же глаза
Ты отводишь, Бог,
От нескладных детей Твоих?
А танки все лупят и лупят по Белому дому.
Увозили их в тюрьму Лефортово —
Тех вождей, что не были вождями,
И Москва, раздорами распорота,
Умывалась мелкими дождями.
Вы смотрели в будущее, как в топку,
Ждали ночами ядерного удара,
Импортную синтетику предпочитали хлопку
И жалели, что жизнь пропадает даром.
Вы столетье рубили на пятилетки,
Засыпали в Питере, а просыпались в Казани,
И на минном поле, где взрывы слышны нередко,
Так небрежно вальсировали с завязанными глазами.
Иногда уходили в запои, словно в разведку,
Иногда вас лишали последнего, а также первого слова,
Короли компромисса, посредники, обладатели черной метки
Растворялись в пространстве, когда становилось хреново,
Вы ловили кайф, а получали истому,
Задавать начинали вопросы, собираясь в дорогу:
А зачем мне тот путь, если он не ведет меня к дому,
И зачем мне тот дом, если в нем нету места Богу?
Расширяется зона риска, если часто думать об этом.
Тридцать лет, сорок лет – возраст стойких и бесшабашных.
Смерть, как опытный опер, приходит перед рассветом
И уводит с собой, игнорируя крики домашних.
А когда наступает неожиданно шестьдесят,
Или плюсом еще хотя бы одна десятка,
И однажды утром родные заголосят,
В мире станет чуть меньше надежности и порядка.
К первой паре спешили пары.
Не метенные тротуары
К альма-матер студентов вели.
По горе, что звалась Молочной,
Ты спускалась с улыбкой порочной —
Саломея в джинсиках Lee.
Как же звали тебя? Алиса?
Или, может, в честь бабки – Анфиса?
Нет, конечно, я помню – Лариса.
Так по-гречески чайку зовут.
Не была ты волжскою чайкой,
Истеричкою изначально.
Парни в школе тебе кричали:
«Подожди всего пять минут!»
Но ты знала минутам цену,