– Взять, – гаркнул кряжистый, и Ссадаши по голосу опознал Орясу.
Десятого мужчину наг заметил мгновением позже – тот стоял за столбом, – когда бросился к окну. За миг до того, как выскочить сквозь слюдяное окошко наружу, Ссадаши повернул голову, чтобы рассмотреть спрятавшегося мужчину, но тот вдруг завизжал, схватился за лицо и швырнул в Ссадаши нечто длинное. Возмущённо шипящий полоз пощёчиной влепился в лицо наагалея и вместе с ним вывалился на улицу.
– Не упустите!
Ссадаши тенью метнулся вдоль дома, выскочил на более широкую улицу и на секунду замер в нерешительности: дождаться преследователей и всё-таки рассмотреть этого хранителя тайн или сбежать?
– Эй, что здесь творится?
На шум выбитого окна на улицу из дома выскочил могучий бородач в одних портах.
– Ворьё?
Выбежавшие из-за угла злодеи замерли и с угрозой уставились на бородача.
– Хмынь! Обы̀нька! А ну-к кличьте ребят! – громыхнул не струсивший бородач. – Воши наползли.
Двери соседних домов захлопали, в окна повысовывались бабы, и кто-то заголосил:
– Стража! Стража! Грабют! Вошё наползло! Мыльняк сюда и гребень!
– Нехай гребень марать! Вилами расчешем!
«Воши» смерили взглядами вышедших мужиков, вспомнили, что собирались рядом с улицей кузнецов, и отступили. Только они скрылись, как в конце улицы показалась стража.
– Чего шум подняли, горлопаны?!
Ссадаши задумчиво посмотрел на улочку, поглотившую злодеев, на орущих кузнецов, на стражу и, приняв решение, заломил руки и с горестным плачем бросился к представителям закона.
– Помогите! Меня убивают! Спасите!
Кузнецы смолкли, уставившись на невесть откуда взявшегося блаженного, а один из стражников с перекошенным от ужаса лицом отшатнулся.
– Фальшивая Красавица! – завопил он, указывая на Ссадаши.
Тот остановился и обиженно скривил губки.
– Почему фальшивая-то?
Из полутёмной улочки донёсся истошный крик:
– Змея!!!
Глава IV. Когда обе стороны мыслят тёмное
Наагалей Ссадаши дрожал от ужаса и захлёбывался словами, в десятый раз пересказывая услышанное и увиденное. Император, слышавший последние три версии, обратил внимание, что рассказ значительно оброс деталями. И холодно прищурился.
Перепуганный растрёпанный наагалей в двуногом облике сидел посреди гостиной выделенных ему покоев и жалобно звенящим голоском вещал главе имперской стражи о своих злоключениях. Даже просить не пришлось: наг сам охотно всё рассказал, похныкал, рассказал ещё раз и перешёл на жалобы на городскую стражу.