– Ганс, остановись! Жди нас!
Не хватало ещё чтобы мальчишку подстелили. Его мамаша потом мне этого никогда не забудет. Хватит с меня уже двоих погибших стажёров.
Над нами раздалось парочку выстрелов и протяжный женский крик. У дверей на третий этаж на полу сидел ещё один констебль с замершим взглядом. Пистолет в его руке дымился, ниточка крови из уголка рта стекала на китель, на котором с левой стороны красовалась медная бляха, изображавшая перекрещённую алебарду и метлу – знак Констебелиума.
Стич, пригнувшись сунулся в коридор и тут же спрятался. Меткий выстрел оставил кровоточащую борозду на его щеке.
– Ну, точно наши. Так на улице стрелять не научишься, – забубнил себе под нос ветеран, вытирая щёку протянутым мной платком.
Боцман вдруг вздрогнул и кулаком больно ткнул меня в плечо. Ганс удивился такому поведению (даже возмутиться хотел защищая меня), а я прислушался к еле слышному постукиванию по кафельному полу, приближавшемуся к нам.
– Граната!
Стич с моей лёгкой руки полетел по лестнице вниз, вслед за курилкой и Пибоди, а я, схватив за шиворот Шумахера метнулся наверх.
Бабам!
Как на фронте. Право слово. Клубы дыма, кровь во рту, в ботинке что-то хлюпает, но я поднимаюсь сквозь накрывшую меня тошноту и рыбкой ныряю вниз, а затем змейкой, по стеночке выползаю в коридор.
Попался! Впереди стоит ещё один тип в плаще и прицелившись я разряжаю мушкетон по его ногам.
Вопль боли, мясо, торчащие из конечностей, которые теперь и ногами-то не назовёшь, кости. Несколько секунд и вопль захлёбывается в предсмертном хрипе.
Оглянувшись, я вижу позади меня Стича и Ганса. Боцман склонился над телом старушки лежащим в дверях первой палаты.
– Так, вторая! Третья! Четвёртая! – считаю я вслух пытаясь разобраться восстановился ли я после контузии.
Впереди маячит нужная нам палата. И в этот момент стажёр, из ушей которого течёт кровь, совершил глупейший поступок – он обогнал меня и пригнувшись нырнул в помещение одновременно стреляя из длинноствольного пистолета, удерживаемого в руке.
Внутри раздался крик боли. А затем что-то перевернулось с клацаньем загрохотав по полу.
Чёрт! Слух вернулся ко мне, иначе я бы не услышал шипение бикфордова шнура внутри.
Высунувшись в дверной проём, я всадил первую пулю из «Майского жука» в жилистого, носатого головореза, удерживающего в руке гранату и собирающегося метнуть её в Шумахера, закрывшего собой тело Тимса замершее на кровати. А вторую, в его раненого в ногу коллегу, пытавшегося вылезти в окно.