– Ну, мне пора. Покойнички-то мои, верно, беспокоятся – две ночи пропадаю. Все дела, дела…
– И не страшно тебе на кладбище?
– Чего же страшно? Напротив – компания приятная.
– И не гадко?
– Что же такое – гадко? Конечно, если кто еще червивый и лезет к тебе… А которые долго лежат, подсохли… Что же в нем гадкого? Из баб такие попадаются экземплярчики…
– Молчи уж. Спать потом не буду, как понарасскажешь…
Старичок захихикал:
– Какой слабонервный! А еще министром у нас хочешь быть. Хватит с тебя и сенатора, когда придет наше время, хе… хе… Ну, ничего, главное – помни – его в сердце держи…
– Г. В., вы спите? – окликнул меня хозяин, проводив гостя.
Я не отозвался.
– Спит, – пробормотал В. Он еще долго возился, что-то отпирал и запирал, звенел ключами, шуршал бумагами, вздыхал. Наконец улегся, потушил свет и начал посапывать. Под его посапыванье – заснул и я.
Утром, когда я уходил, В. еще спал тяжелым и крепким сном пьяницы.
* * *
«Перепишите и разошлите эту молитву девяти вашим знакомым. Если не исполните – вас постигнет большое несчастье…»
Дальше шла молитва: «Утренняя Звезда, источник милости, силы, ветра, огня, размножения, надежды…»
– Странная молитва. Ведь Утренняя Звезда – звезда Люцифера.
– Странная! Не это ли велел В. переписывать его старичок, чертопоклонник, помнишь, я тебе рассказывал?
Разговор шел полгода спустя в квартире Гумилева, на Преображенской. Сидя у маленькой круглой печки, Гумилев помешивал уголья игрушечной саблей своего сына.
– Странная молитва! Возможно, что именно В. ее прислал, раз он, как ты говоришь, возится с чертовщиной. Но глупо, зная меня, посылать мне такие вещи. Какой бы я был православный, если бы стал это переписывать и распространять?
– Глупо вообще рассылать. Кто же станет переписывать?..
– Ну, положим, станут. Во-первых, большинство и не разберет, в чем дело, подумают, просто какой-то акафист. А кто и разберет, все-таки перепишет, пожалуй, если суеверный человек. А ведь большинство скорее суеверные, чем верующие.
– То есть из боязни, что с ними случится несчастье, перепишут?
– Конечно.
– Какая чушь!
Гумилев постучал папиросой по своему черепаховому портсигару.
– Не такая чушь, как ты думаешь. Эти угрозы, поверь, не пустые слова.
– Тогда тебя должно теперь постигнуть несчастье?
– Должно. Несчастье будет на меня за это направлено, я не сомневаюсь. Не улыбайся, я говорю совершенно серьезно. Кто-то сознательно послал мне вызов. Я сознательно, как христианин, его принимаю. Я не знаю, откуда произойдет нападение, каким оружием воспользуется противник, – но уверен в одном, мое оружие – крест и молитва – сильнее. Поэтому я спокоен.