Байки старого зимовья - страница 3

Шрифт
Интервал


Есть у меня друг – Владимир Сергеевич. Ну допустим это он на службе, да в поселке Владимир Сергеевич, а в тайге, как в бане – без чинов. В тайге одного Михайло Потапыча по имени-отчеству величают и то пока шкуру не спустят. Остальные все Вити да Сани. У кого глаз зорче, рука тверже – тот и пан, тому и фарт.

Срубил Володя с мужиками зимовье в тайге. Ладное зимовье; Листвянки в основание чуть ли не в охват скатали, из сухостоя – рубили, аж в спину отдавало, мхом хорошо простлали да протыкали. И место прекрасное – в распадочке под увальчиком на солнцепеке, а не в каком ни будь сивере, где солнце отродясь не бывало. Молодой листвяничек прикрывает, в двадцати метрах пройдешь не заметишь. Дверью на юг, оконца на запад и на восток – зимой хоть маленький лучик солнышка в зимовье заскочит, а все веселее. Вот только кто сказал, что хозяин зимовья охотник? Он в зимовье скоком да наскоком, неделю живет – две нет. Зимовье же без хозяина не может. Кто в нем только не пытается хозяйничать, всякой твари по паре. Попадется хороший хозяин, так для него и дверь в зимовье не закрывается, а наоборот поленце под порожек подкладывается, что бы она случайно ветром не захлопнулась.

С охотился как-то Володя – инжигашку (козла сеголетку) подстрелил, лопатки, стегошки в рюкзак – детишек подкормить, печенку подморозил да в пакет – уж больно его благоверная строганину из нее любит, не принесешь, так хоть свою выкладывай. Ребра, шеину, сложивши в мешок, на лесину подвесил. Долго ли, коротко ли дома был, снова в тайгу собрался. (Время трудное было, ГОК стоял, одной тайгой многие тогда и выживали.) Прихватил дома чаю, соли, сухарей, сахарку да табачку побольше и подался не торопясь. К зимовью-то не торопясь подходят да и вокруг лишнего не шебуршат, а для этого все заранее подготовлено; и дровишки наколоты и лучинка нащипана и полный котелок льда с ключа в прошлый раз набит. Затопил Володя печку. Поставил котелок со льдом, а сам к мешку на дереве. Надо было видеть его негодование. В мешке дыра, на дне косточки, дочиста обглоданные и в качестве расписки – помет колонка.

– Ах ты, хорек вонючий! Глиста меховая! Ну, попадешься, всю шерсть по волоску на кисточки выщиплю. Семь шкур спущу и китайцам на шапки продам.

Это еще самые мягкие ругательства и угрозы, которые обрушились на голову бедной зверюшки. Конечно, в зимовье и без козлятинки были запасы и из жиров не только одна соль, как порой бывает, но всю ночь снились ему нежные, мяконькие хрящеватые ребрышки инжигана. Утром на спасительницу народа, перловую кашу в железных банках, смотреть не смог. Почаевал с сухим «Ролотоном» вместо галет, закусил для смазки кусочком копченого сала и, забросив в рюкзак консервированную «шрапнель с мясом» (на всякий случай), отправился обходить свои угодья. По какой-то причине откочевал зверь. Да и, день выдался дюже морозный – шабор за версту слышно, шаг ступил скрип эхом от соседней сопки возвращается. Так что объорали пару раз его чуткие козлы, обругали как хотели на своем гураньем языке, а он их и в глаза не видел, как не видел и свежих следов красного зверя – изюбря или сохатого. Откочевали. Вот уже и солнце на вторую половину перевалило. Ушел далековато, до другого зимовья ближе, на него и утопал. На следующий день выпас по утру на мари козлуху и домой, лицензия то, одна.