Мысль, что ты не имеешь права делать что-то для себя, обладает невероятной разрушительной силой. Для других – да, можно, а для себя – ни-ни! Как ты смеешь рисовать, когда квартира неидеально чиста, розы не посажены, фасоль с горохом не перебраны? Как ты смеешь шить мишек, которые никому не нужны? Как ты смеешь фотографировать, если камера стоит космических денег? Никто из моих близких, если бы даже захотел, не смог бы состязаться со злой мачехой в моей собственной голове!
Пытаюсь понять, откуда у меня появилось убеждение, что любое дело должно непременно приносить какой-то материальное вознаграждение за созданный продукт. А если это для себя, то стыдно – материалы и инструменты денег же стоят! Помню, как я внутренне обрадовалась, увлекшись миниатюристикой, – создавать кукольные миры можно было из всякого барахла: из сломанного наушника получалась отличная душевая лейка, а из деревянной бирки от банки с омулем – шикарный журнальный столик.
Но для таких работ нужно отдельное место – на уборку-разборку порой тратилось больше времени, чем на работу. Ка-ак? Мне личное место? Да как я могу! Это ж вообще эгоизм чистой воды – иметь личный письменный стол. Что я, школьница какая? Гладильная доска в проходном коридоре есть – и хватит! В общем, миниатюру я тоже бросила – беспорядок от меня один и хлам.
Перспектива получить личную «норку» стала серьезным аргументом для принятия решения по служебному переезду в другой город. Та комнатка в 8,5 квадратных метров стала моим самым любимым и самым обитаемым местом в доме. Там все было устроено так, как я хочу, как мне удобно, независимо от того, нравится это кому-то еще или нет.
Процесс оказался необратимым и, по возвращению, новая я уже без зазрения совести «отжала» для себя любимой подобную комнату в старой квартире. Нет, разумеется, она для всех открыта, в ней периодически тусуются дети и кот, споря за место на моем кресле, но здесь только мои правила и только те вещи, которые я сюда пустила.
Да, я все ещё порой падаю в обесценивание и грызу себя за то, что занимаюсь ерундой, воруя деньги и время у семьи, но с каждым разом у меня все лучше и лучше получается подниматься над этими мыслями и понимать, откуда они приходят.
Несколько лет назад мой личностный кризис дошел до такого уровня, что я в слезах спросила у священника: «Может ли многодетная мама заниматься чем-то еще кроме семьи?» Батюшка посмотрел на меня строго и сказал: «Не может». И когда мое сердце уже летело вниз от тоски и безысходности, он с улыбкой продолжил: «Не может, а должна!»