Влияние булгаринской эпистолярной манеры (близкой к стилистическому самоопределению его постоянного оппонента Вяземского как «наездничество пера»[37]) на стиль Булгарина-критика и журналиста, автора газетных фельетонов несомненно. Главной приметой фельетонного стиля стала свободная форма письма, композиционно воссоздающая беседу, переходящая с одной темы на другую, дающая мимолетные, но запоминающиеся оценки явлениям и людям, с включением цитат и даже собственных поэтических импровизаций (к примеру, так откликнулся Булгарин на сообщение о смене руководства в департаменте Министерства просвещения (с. 483–484)).
Переписка Булгарина существенно дополняет картину литературы своего времени, восстанавливая существенные детали литературных взаимоотношений и позволяя уточнить некоторые историко-литературные реалии.
Очевидно, что в предложенной русскими формалистами и их последователями типологии эпистолярия, выделяющей в качестве основных типов письма «архаистов» и письма новаторов-арзамасцев, письма Булгарина ближе к арзамасскому письму. С новаторским типом эпистолярия его письма сближает такое же «культивирование профессионального подхода к литературе, значение, придаваемое остроумному разговору, удачному каламбуру, экспромту и т. п., – атмосфера пародии (и на врагов, и на друзей)»[38]. Немало точек соприкосновения в стилистике и поэтике писем Булгарина и с хорошо изученными письмами литераторов пушкинского круга более позднего этапа: это и «широкая ассоциативность повествовательных форм»[39]; и «сознательное литературное отношение к материалу, выработка принципов самовыражения, <…> включение точки зрения адресата в структуру письма, <…> важность цитации, стилизации, иноязычия, пародирования, игры на столкновении нескольких контрастирующих тематических и стилистических планов»[40]. По всей видимости, отмеченные тенденции не ограничиваются лишь дружеским кругом «Арзамаса» или пушкинским кругом и следует вести речь о большей подвижности эпистолярного стиля эпохи и большем диапазоне наметившихся стилистических тенденций в письмах первой половины XIX в. Очевидно, что письма Булгарина в неменьшей мере выполняли функции, сближающие их с журналистикой, критикой и публицистикой, точно так же активно участвуя в выработке литературного языка, значительно расширяя наши представления о том, как «стихия интеллигентской речи разрушала и сменяла книжную словесную семантику»