Хотя, возможно, это были осколки бутылки – некоторые вещи стираются даже из моей памяти, но есть тот, кто не покинет ее ни единым словом, движением или поступком.
Я хорошо помню ту ужасную желтую рубашку, тонкие черные растянутые штаны с заплаткой на левой коленке и малиновые сапоги, в которых копошилась в грязи, питаясь своими фантазиями. Думаю, со стороны я напоминала чахлого цыпленка, того самого, которого топчут все остальные, отвоевывая место для сна или кормежки.
Еще я помню, как мокрые волосы липли к щекам, и притворяться великолепным пекарем-целителем становилось все труднее из-за дождя. Он бил по спине, стучал по голове, пробирался за шиворот и лез в глаза, пока коричневая вода расходилась кругами, будто где-то там, под ней, дышали рыбы. Дождь бил и вместе с тем защищал, потому что в такую погоду сюда никто бы не сунулся, ведь мои «никто» состояли всего из двух человек и ругались в доме.
Я понимала, что с ними что-то не так, но не знала, что именно. Иногда, забираясь на навес, шипя и дуя на очередные царапины, я видела далекие соседские дворы, где с такими как я вели себя совсем иначе. То есть, с детьми.
Мне нравилось наблюдать за двором дома с красной черепичной крышей, где усатый и смешливый мужчина катал на качелях дочь, вряд ли многим старше меня. Иногда к ним выходила улыбчивая женщина с пышными темными волосами и протягивала стаканы с молоком или фруктовой водой.
Дому за моей спиной были знакомы только крик, пошатывания, падения и ругань. В четыре я не знала таких слов как «деспот» и «тиран», однако сейчас понимаю, что они характеризовали моего отца лучше всего, что могла предложить цензура. Что до матери, то для нее слов у меня не находится до сих пор. Даже «фурия» в сравнении с ней кажется оскорблением последней.
Я знала, что мне нужно переждать. Их скандалы всегда заканчивались одинаково. Не понимая большинства слов, которыми они швырялись друг в друга, я хорошо знала, что в такие моменты нельзя попадаться никому из них на глаза. Потом, если он будет спать, а она сидеть на кухне и перебирать какие-то мелкие вещи, можно попросить поесть.
Я не представляла, как и почему работали все эти «если», только чувствовала. Если подумать, тогда лишь чувства мной и руководили. Я была слишком мала, чтобы уметь думать наперед, поэтому воспринимала мир скорее интуитивно.