(с усмешкой)
Ляхи со своей шляхетской вольницей сами себя погубят, но сражаются они знатно – бестолково, но лихо. Но сейчас король их, Август, наш союзник, потому что враг у нас общий – Швеция.
(серьезнея)
А вот свеи – сильные враги, даже после гибели Карла Двенадцатого. Как же он нелепо погиб, под какой-то мелкой крепостцей.
(с усмешкой)
Говорят, подстрелили его серебряной пулей, как исчадье ада.
(решительно, с гордостью)
Горжусь, что мы разгромили его! Сильный враг! Но мы победили его!
(серьезнея)
Но и другие государства европейские – империя, Голландия, Дания, и особенно Англия – не хотят видеть нас в Европе. Торговать с нами все хотят, чтобы богатства наши вывозить к себе, а признавать нас равными себе – нет, не хотят. Сильная Россия не нужна им.
(с усмешкой)
Понимаю я, что смотрят на нас как на дикарей.
(с внезапным раздражением)
Да – дикари мы! Да! Но мы учимся, и будем такими же европейцами, как они!
(спокойнее)
Только Пруссия, Франция да Испания с Португалией вроде бы еще не пакостили нам, далеко мы от них
(с усмешкой)
Да и то – может быть, мы чего-то не знаем.
(буднично)
Наследника нужно обучить, как суд справедливо вести, как управление работающее построить, как деньги нужные на все это налогами собирать. И на министров государю полагаться негоже – он сам должен во всем разбираться.
(с усмешкой)
Вон, во Франции десять лет назад умер великий король Людовик, и королем стал пятилетний мальчик – его правнук. И что? Правят за него регенты, и все у них там разболталось.
(поднимает голову и смотрит в зал, говорит громко и четко)
Но у меня нет преемника!
Пётр встает и идет к окну. Подойдя к нему вплотную, он смотрит в него.
Молча стоит, спиной к зрителям, и смотрит.
Пауза длится довольно долго.
ПЕТР
(не поворачиваясь к зрителям, по-прежнему стоя спиной к ним, кивая головой в окно, глухо)
Он висел на дыбе там, в Петропавловской крепости. Сын мой, Алексей. Он кричал от боли и унижения, и опять от сильной боли, а я хотел, чтобы он еще сильнее страдал из-за того, что предал меня – и бил его кнутом еще и еще. Он терял сознание – и последние удары я наносил по его уже бездыханному телу. Его снимали с дыбы, обливали водой, откачивали, приводили в чувство – и вновь подвешивали на дыбу. А я брал кнут – и вновь бил по нему. Я ненавидел его – за его предательство. Я ненавидел его за предательство – и презирал его за слабость, за стоны от боли, за мольбы о пощаде. Я говорил ему – «Умри как мужчина!».