Нападавшему это, правда, не повредило – клинок до него просто не долетел. Более того, мужик все же зашел внутрь и, хладнокровно расстреляв и без того мертвого старика, всадил каждому из нас по пуле в лоб.
Угу, и мне тоже.
Вот только если мать паренька и, вероятно, дед погибли безвозвратно, то пацан через какое-то время дернулся и, поведя по округе шальными глазами, резко сел. А еще через несколько мгновений, когда в комнату ворвался второй громила, словил еще одну пулю в голову и, отлетев к стене, застыл там сломанной куклой.
Не понял…
Я настороженно ощупал лоб, где все еще красовалась здоровенная шишка, затем левую сторону груди, после чего оттянул ворот и глянул вниз.
Странно: с головой вроде все неплохо. В рубахе дырка, вокруг – сравнительно небольшой ободок из уже подсохшей крови. На коже кровь тоже есть, но подозрительно мало для огнестрела, хотя здоровенный синяк присутствует. При этом дышать мне больше ничто не мешало, боль была, но не особо сильная, ребра оказались совершенно точно целы, а вместо пулевого отверстия аккурат над одним из них виднелась неглубокая вмятина, словно в меня прилетела не обычная пуля, а резиновая.
Это что же, взрослых убило на месте, а у меня только ссадина образовалась? Что за фигня? Мне ж в башку сегодня выстрелили! Дважды!
Однако пацан на экране не просто не помер, но и через некоторое время во второй раз восстал, словно мертвец из ада. Причем живой, соображающий! Наполовину сплющенная пуля, которая должна была ему мозги в кашу превратить, вывалилась из раны, а он этого даже не заметил и, шатаясь, словно деревце в бурю, поплелся к выходу, не подозревая, что буквально четвертью часа раньше нападавшие, зачистив здание, оперативно его покинули, а напоследок благополучно подожгли.
Только после этого система наружного наблюдения худо-бедно заработала, а заодно и оповещение включилось, сообщив, как я и подозревал, о пожаре и необходимости срочно покинуть здание.
– Охренеть, – пробормотал я, увидев свои первые шаги в новом мире. Из-за сильного задымления качество изображения вновь начало быстро ухудшаться, однако все это было уже неважно.
Ничего, кроме одного-единственного момента.
Когда я в первый раз наорал на свою невидимую помощницу, та ненадолго замешкалась. А потом (и на этот раз перевод мне благополучно предоставили) ровно сообщила: