– Елизавета мне дорога, Павел, но с Дарьей почти пятьдесят лет назад мы обвенчались в церкви. Ты должен понять меня. На Земле живет женщина, которую я сильно любил. Я все время испытывал невыносимую тоску по ней. Иногда хотелось даже кричать в пустоту, – тихо, но внятно сказал отец.
– Давай пока оставим в стороне этот вопрос, – робко предложил Павел.
– Хорошо, – подавив вздох, согласился отец и спросил, не отрывая глаз от реки, – Может быть, покушаем?
– Я сейчас что-нибудь приготовлю, – поспешно отозвался сын.
Павел быстро соорудил возле беседки столик, выложив на него разнообразные продукты и бутылку водки. Отец наполнил водкой два небольших граненых стаканчика.
– Давай помянем добром братьев казаков.
И они, не чокаясь, выпили до дна. Платон нарвал возле беседки белых ромашек, бережно положил на камень, где они часто сидели с Дарьей. Потом Платон Семенович вдруг выпрямился и начал читать стихи:
Эти дни не могут повторяться, —
Юность не вернется никогда.
И туманнее, и реже снятся
Нам чудесные, жестокие года.
– Кто автор этих замечательных слов? – заинтересовано спросил Павел.
– Донской казак Николай Туроверов. Это Дарья в письме прислала, – громко промолвил отец, прислонившись к шершавому затертому стволу старой сосны, и тихо добавил: – Через месяц она в Ленинград приезжает.
– А что произошло с вами, отец?
Небо по-прежнему было чистым – ни одного облачка. Оно прямо сияло своей глубинной чистотой. Из голубой бездны яркое солнышко заливало жаром сухую землю. Оно поднялось высоко и жгло так нестерпимо, что даже тень под деревом не спасала от жары. Подувший ветер не принес прохлады. Жар повис над развалинами хутора.
***
Платон Перелыгин получил довольно опасное ранение. Пуля прошла с жизненно важным органом, рядом с сердцем. Только чудом ему удалось выжить. Какое-то время он даже находился между жизнью и смертью. В его теле все время лихорадочно скакала температура. Кризис миновал только на третий день, но перед тем как ему очнуться, ему почудился родной голос Дарьи. Она, как будто вживую появилась рядом с ним. На этом фоне Перелыгин открыл глаза. Лежа в чистой постели, Платон утомленным взглядом окинул длинную переполненную ранеными казаками палату, потолок, стены. Кругом белели повязки с красными пятнами крови. Кто-то кричал от боли и, превозмогая боль, тихо сквозь зубы матерился. А кто-то метался в бреду и хрипел.