– Ладно уж. Возьму твой дурацкий шоколад. Отнесу сэнсэю немножко.
– Сэнсэй любит молочный, – лицо Даника озаряет лукавая улыбка. Он немедленно убегает и возвращается со здоровенной коробкой. – От нас обоих! А?
В такие минуты Алекса сожалеет о том, что не знает никаких интересных взрослых слов, чтобы убедительно характеризовать Даниковы хитрость и изворотливость. Она глубоко убеждена, что такие слова существуют, они даже почти вертятся у неё на языке… но до разума, увы, никогда не доходят. Унылое воспитание! Лучше бы она была как Вера Сократовна. Веру Сократовну нежно обожают все члены «великолепной шестёрки». В сложных жизненных ситуациях она споообна извергать сложносочинённые ругательства на трёх или четырёх языках, которые не то что повторить – осмыслить в процессе не представляется возможным. В такие моменты сэнсэй обычно говорит, что Вера Сократовна ближе всех остальных учеников подошла к просветлению, и тихо, но очень заразительно смеётся. Если бы лошади могли ржать совсем-совсем тихо, они ржали бы в точности так, как смеётся сэнсэй.
Алексе очень нравится, когда он смеётся.
– Даник, – говорит она с улыбкой в голосе. – Ты хоть тележку мне дай, что ли. Или рюкзак. Как я обратно-то побегу?
***
Дома Алекса разбирает рюкзак: огромная гора шоколадных плиток, брусочков и конфет стыдливо пытаются прикрыться двумя сырниками в бумажном пакетике. Налицо явный дисбаланс и отсутствие гармонии. Алекса качает головой, некоторое время почёсывает в затылке, глядя на груду шоколада, потом быстро выуживает оттуда две крошечные плитки в невзрачных обёртках без картинок и надписей, укладывает всё остальное в шкафчик. Ничего, на общем собрании быстро съедят, думает Алекса. Правда, ей тут же приходит в голову, что на общее собрание Даник, разумеется, притащит ещё шоколада из своей бесконечной кладовки. Алекса тяжело вздыхает и прикидывает, не надо ли ей поискать какой-нибудь детский дом или больницу для сбыта шоколадных излишков. Придя к выводу, что шкафчик пока не лопнул и от стены не отвалился, а значит, и серьёзной проблемы пока нет, она с облегчением вздыхает и начинает варить кофе.
К десяти часам утра завтрак съеден, голова у Алексы уже совсем ясная, время начинать упражнения. Алекса делает разминку, несколько поз из самой обычной йоги, каждая не больше двух-трёх минут, а затем приступает к практике «вспомни вчерашний день». Через десять минут на листе бумаги полно мелких рисунков чёрной ручкой с подписями вроде «Ходила в магазин, искала подходящие кеды. Не нашла» или «Поняла, что такое категория числа». Затем Алекса рисует вокруг этих картинок цветные рамки и некоторое время рассматривает полученный результат. Делает несколько записей в толстой тетради, на обложке которой старательно выведен иероглиф «дао». Вздыхает, хмурится. Что-то в записях её не устраивает, но она пока до конца не понимает, что именно. Это нормально. Сэнсэй всегда говорит, что всё и сразу понимаешь только если вещь очень-очень простая или если ты сам очень-очень простой и мыслишь очень примитивно. Потом он лукаво улыбается и говорит: «Хотя мне кажется, что простых вещей, в сущности, на свете не бывает».