О, в сумеречность густоты дерев, —
Когда подёнщиной стреножен и задавлен,
Идёшь – вдруг глянешь: там звериный зев
Чужбины снова тебе явлен.
Хоть и сшивала хирургическая нить
Всех долгих лет, сшивала и лечила.
Но – нет, родная сердцу выть
Всё так и держит, никому не уступила.
И я смотрю в зияющий простор:
В нём всё, к чему так непривычен взор.
Но манит он, и тянет, и прельщает.
Куда опять? Молчит, не обещает.
И, крадучись, как будто холодок
Тревожной радости подступит нестерпимо…
И так всегда и всюду: словно рог
Свой носорог, несу тебя, чужбина.
И кажется порой, что, отродясь,
Везде чужой – и обрываешь связь
С такой же лёгкостью, как скорость рвёт перроны,
Как тащат в сумрак свой насупленные кроны.
ЮВ. П.
Шагаю: легка душа
И легка нога.
А за плечом – котомка
Из шкуры моего врага.
Ступай, пята, там,
Где последний пал есаул!
В наследство тебе —
Широкое поле и прозрачный,
как взмах, аллюр.
В наследство тебе —
Невидимой шашки лихой поворот,
Невидимой гривы охлёст
И незримой руки отлёт.
В наследство тебе —
Только зримого неба дом: – Приехали, слазь…
Молитвы седой
Осязаемая коновязь.
То роковое узнаванье:
Среди развалин, битв и слёз
Пятна контрастное мельканье
И неба вспоротый откос.
Пройти бы мимо, мимо, мимо,
И краем глаза не узреть.
Но тень в луче, как пантомима,
Плетёт невидимую сеть.
Не веря дышащей свободе,
Не знает, ч т о в себе таит.
Из шкур зверьков глазами водит
И лапкой сердце шевелит.