В прошлом я всегда имел дело именно с ней, а не с ее боссом-затворником, но в этот раз я сказал автоответчику, что очень хотел бы иметь возможность встретиться с мистером Карлсоном (в то время я считал, что его зовут именно так) в любое удобное ему время, предпочтительно где-то в районе Вашингтона, где мы жили в то время, хотя при необходимости я мог бы приехать на Манхэттен. (Я не стал добавлять, что радовался любой возможности вернуться в Нью-Йорк, где провел детство и приобрел знания английского языка, на котором сейчас и пишу эти воспоминания.) Признаюсь, что не питал особых надежд: я знал, что Рональд Карлсон вел полуотшельническую жизнь – был одним из тех магнатов, которые предпочитают оставаться безликими, без фотографий или хотя бы неподтвержденных высказываний в прессе, которые ведут свои дела и занимаются благотворительностью, оставаясь в тени.
Так что я не надеялся на быстрый ответ, но уже на следующий день…
Пилар Сантана говорила со мной – как всегда – на испанском.
– Una clarification, – сказала она, желая получить уточнения. – Esta reunion – встреча, о которой вы просите, – у нее личные причины или политические?
Формулировка вопроса оказалась краткой, резкой и даже неожиданной: как она догадалась, что на этот раз я могу попросить о подачке для себя, а не для общего дела? – однако эту прямоту искупал ее теплый голос, дружелюбный, почти мурлычущий. Она закругляла слоги в говоре, пришедшем прямо из Мадрида или Саламанки, и я сразу вспомнил, что этот голос мне понравился еще во время предыдущих коротких разговоров, так что решил воспринимать ее любопытство позитивно. Ее быстрый ответ обнадеживал. Да и вообще – это ведь я прошу о помощи, так почему бы ей не осведомиться о моих мотивах?
– И те и другие, – ответил я. – Las dos razones. И личные, и политические. Могу гарантировать одно: мистера Карлсона она как минимум заинтригует.
Я надеялся, что он клюнет на эту наживку.
Он клюнул. Через два дня она сообщила мне, что мистер Карлсон намерен провести уикенд в Вашингтоне и готов встретиться со мной за воскресным бранчем в отеле «Хей-Адамс» ровно в двенадцать часов. Я и сейчас помню это ее «ровно» – exactamente: оно напомнило мне о моем статусе попрошайки – человека, которому положено соблюдать правила пунктуальности и подобострастности.