Но при этом сильно раненные. Кровью и порохом от них разило очень жутко.
Несмотря на такие моменты, жизнь в доме Снарка была для Милалики и Виктории очень спокойной и тихой. Они обе не только исцелили свои телесные раны, но и немало подлечили свои душевные страдания.
…Тем утром день выдался очень жаркий. Настолько жаркий, что Снарк и Милалика вытащили стол на веранду и решили чаевничать там.
Тем более что сегодня, утром на кухне распоряжался Жан-Палаш, который ухитрился приготовить удивительно нежные и вкусные лепёшки со сметаной и слабо подсоленной черной икрой, которую Милалика не так давно "прикупила" у местных контрабандистов.
В Калифорнии, как успела убедиться Милалика, икра была повседневным угощением на столах жителей – как-никак океан под боком. Однако черную икру – из-за отсутствия осетров, тут видели редко – разве что завозили всякие торговцы из Китая.
Вот почему Виктория долго и подозрительно рассматривала икринки, прежде чем отправить в рот лепёшку.
– Смотришь, словно ворона на дохлую лису… – попеняла Виктории Милалика. – Вон, добрый человек уже третий блин доедает и не кривится.
– Добрый человек и сырую рыбу может стрескать, как енот – забытый завтрак… – с опаской проговорила Виктория, забавно жуя лепёшку – словно вот-вот готовясь выплюнуть ее. – Однако это как бы не значит, что и я должна рубать за милую душу все, что разбежаться от меня не успело.
– Не, а что такого? Икра как икра… – Милалика свернула лепешку в трубочку и немного откусив, уставилась в небо.
Небо чуть-чуть хмурилось. Совсем немного, но этого хватало, чтобы Милалика ощущала неумолимое приближение зимнего времени года. Для нее калифорнийская осень была чем-то странным – остро не хватало таежного леса с его холодным, влажным дыханием осени, плавно переходящего в зимнюю стужу…
Милалика жутко скучала по своему дому и уже начинала подумывать о том, чтобы вернуться в свою сибирскую весь. В доме Снарка она чувствовала себя необычно – спокойно и тихо.
Но по своему родному дому скучала.
– Эй, Эйнджел… Смотри-ка, кто-то к тебе в гости да с утречка чешет… – проворчал Жан-Палаш, что сидел на ступеньках крыльца и нежно баюкал в ладонях чашку с горячим куриным бульоном. – Глаза мои уже не те – так-то я обычно уже я такого расстояния мог увидеть кто это…
Виктория встала и широко раскрыла глаза – так что они у неё – в прямом смысле, слова, вылезли из глазниц.