Атмосфера вокруг становилась всё более зловещей. Тьма приобрела дымчато-багряный оттенок. Запах гниющей плоти усилился настолько, что я едва мог дышать здешним воздухом. Пришлось изо всех сил оттолкнуть охотника, который прилип ко мне всем телом. Он внезапно превратился в волка. Я отбросил его в сторону, получив укус острых зубов.
С неба раздался гром, сверкнула молния, и полился проливной дождь чёрной воды, хлынувшей прямо из океанской бездны. Капли ливня размывали кровавое месиво неподалеку. Через несколько секунд после оглушительного раската грома я услышал плач ребёнка.
Я бил волка изо всех сил, зная повадки этого хищника. Животное должно было убежать под давлением моей непреклонной воли. В какой-то момент мне даже удалось схватить его.
Одухотворённый возбуждённым взглядом мальчика, всё ещё находящегося в тени оврага, я придушил вырывающуюся тварь до характерного хруста шейных позвонков. Выпустив побежденного волчонка, я наблюдал, как он отползает обратно в туманную пелену темноты.
Теперь мне нужно было быстро привести в чувство этого негодяя, застрявшего в далёком детстве. Я подбежал к мальчику, который наблюдал за мной из ямы, и схватил его мёртвой хваткой обеих рук, установив прямой зрительный контакт, пока он был ошеломлён моей недавней победой в битве.
– Слушай меня, малыш! – крикнул я сквозь свист пронзительного ветра. – Ты не плохой человек. Я верю, что ты не плохой человек! Очнись и послушай меня! Загляни в свою душу и пролистай дни прошедших лет! Ты должен заглянуть в свою душу и очнуться от вечного сна, породившего демонов!
– А сам то ты веришь в эту самую душу? – проговорил маньяк, убивший девятерых, не своим голосом. – Ты не веришь в нее.
– Но ты в нее веришь! – Я воздействовал на глубинные потоки психических процессов убийца. В сновидении это удается куда более четко, нежели под гипнозом. Теперь необходимо заставить негодяя поверить в свою виновность и обличить себя ради очищения перед законом. У меня был беспрекословный авторитет, приобретенный после битвы с охотником, давлеющий над его психикой. Теперь мое "я" постепенно замещает "сверх я" моего подопечного пациента, вытесняя предыдущие, закоренелые нормы, полученные с нанесенной в далеком детстве травмой, которая предстала предо мной во всей красе.