– Послушай, Горн, это всего лишь сон. Не более, ни менее – сон и всё. Я работаю с ними, как с детьми. Все люди во снах – дети. Они вспоминают свои юные годы, время, когда они были красивы и милы и не пребывали в сумасшедшем мире, полном крови и безумств. А если возникает нечто из ряда вон выходящее, то я абстрагируюсь, не беру возникшие трудности в расчет и довожу работу до конца.
– Порой мне кажется, что ты спятишь. Влезать в головы к убийцам и насильникам – это подумать только! Ни одна человеческая психика не выдержит такого напряжения.
– Моя выдерживает, как видишь, и неплохо. Я ведь не полицейский – я врач-психиатр. Ты не представляешь сколько типов прошло через мои руки.
– А теперь еще прошли и через головной мозг, буквально через каждую его извилину. Поглядим, на сколько тебя хватит, друг, – здесь в своих словах он сделал невидимую зарубку, отсечку. Я хорошо её приметил наметанным на такие мелочи глазом.
После нашей беседы Горн ушёл покурить, а я остался в коридоре, глядя на уходящего в сон старика лет пятидесяти. И как они его не могли поймать пять лет к ряду? Уму не постижимо!
Неторопливо, словно прогуливаясь по парку, ко мне приблизилась молодая стажерка лет двадцати. Девушка, облаченная в белоснежный халат, с наивным выражением лица подростка внимательно посмотрела на меня, затем перевела взгляд на пациента, сидящего в кресле за окном, и усмехнулась, прикрыв рот сжатым кулачком.
– Как вы работаете с ними? – задала она вопрос без обиняков. Пара зелёных глаз, обрамлённых линзами очков в гибкой оправе, словно два изумруда, пристально смотрели на меня со змеиным прищуром. Таких глаз, как у неё, я никогда не видел в своей жизни.
– А что в этом такого? Преступники – тоже люди, пусть и лишённые тормозов в психике. Они также нуждаются в помощи, – пояснил я девчушке.
– Вы знаете, что тех, кого вы смогли убедить признаться в совершённых злодеяниях, казнили?
– Они облегчили свои души перед казнью. Их всё равно бы казнили рано или поздно, а так они хотя бы умерли прилюдно раскаявшись.
– Я всегда восхищалась вашей работой, доктор! Как вам удаётся проникать в их разум?
– Это моя работа, мой путь, если хотите. У меня стаж работы девятнадцать лет. Представьте себе, сколько мучеников совести, заложников собственных ошибочных и крайне противоречивых убеждений прошло через мои руки! Великое множество. Два года я работаю здесь, вытряхивая всё засохшее дерьмо из чуланов смертников, каждый из которых идёт на свою Голгофу, чтобы быть распятым за свершенные грехи. Посмотрите на этого старика. В документах сказано, что ему всего сорок восемь, он ненамного старше меня, а выглядит гораздо хуже. Всё от того, что он страдает внутренне. Я облегчу его непосильную ношу, он сбросит ее и преобразится. Только надо дать ему волшебный пинок под зад для ускорения.