– Да сиди уж ты со своим шунтиком-мунтиком, – метнув недобрый взгляд, ворчала его жена Зеновья.
– Да это же про пешню я говорю, которой лёд в проруби долбят.
Умел дядя Савватей читать и писать и в Священном писании кое-что смыслил. Само собой разумеется, что и богу молился так же исправно, как исправно выполнял десятки неотложных деревенских дел.
Пётр Савватеевич живёт и работает в Шамарах. Растит и воспитывает девятерых или десятерых детей.
Дементий Савватеевич, родившийся в 1921 году, уходил на военную службу и затем на фронт вместе со мной. Погиб при наступлении на город Гжатск зимой 1942 года /около деревни Долгинёво/.
Екатерина была замужем за портным Горбуновым Матвеем Дмитриевичем /Матюгой/. После его смерти живёт в Шамарах. Аграфена ещё задолго до войны выходила замуж за Никона Григорьевича Калинина, погибшего на фронте. После войны вторично была замужем, но неудачно. Теперь живёт на станции Шаля.
Агафья, шадровитая лицом, замужем была тоже не однажды и живёт также в Шале.
Зинаида замужем за Гаврилом Фотеевичем Горбуновым, долгое время работавшим в органах МВД. Живут в Шале. Воспитывают немалую семью – семерых или восьмерых сыновей и дочерей.
К дяде Савватею сбегались мы, его племянники, во все времена года то в карты сыграть, то на качулях покачаться, то в «окорукольцы» сыграть, то просто посидеть в избе или под крышей, где в молодости сидели отец и его братья, дед и его братья. Дядя Савватей привечал нас, как мог. Обращаясь к жене своей, он говорил:
– Тот воно, надо бы робят мёдом угостить.
Та доставала блюдечко и шла в сени, наклонялась над дуплянкой, выковыривая из неё крепкий, упругий, ароматный мёд. Иногда нас угощали здесь шаньгами, сладкими пирогами, а то и сдобными кральками. Сидя за столом и с удовольствием поглощая сладкий мёд с пшеничным хлебом, мы старались сидеть по возможности смирно, как полагается находиться в гостях, руками о стол не облокачиваясь, ибо это считалось нехорошей привычкой.
Между домом дяди Савватея и дяди Юди находился широченный, крытый соломой, с множеством столбов и подпорок сарай, по-деревенски звавшийся гумном, а неподалёку от него, на склоне оврага, – овин. На гумне стояла конная молотилка, в дни работы заглатывавшая своим барабаном целые снопы. На гумне том чего только не было – и зерно, и охвостье, и мякина, и солома, и мешки, и снопы, и лопаты, и вилы, и грабли – целое царство мужика. Заходишь на гумно и вмиг окунаешься в хлебный запах, словно ты зашёл в избу на середь, где лежат караваи только что испечённого хлеба.