Семь жизней одного меня. Юность - страница 7

Шрифт
Интервал


Нам хорошо видны их раскачивающиеся тени.

Вернулись довольные, пахнув издалека сладкой бормотухой.

Так, кто же донес?

Лиля – отпадает.

Милка, своя в «доску», разумеется, тоже.

Вовка с Витькой? Они же не самоубийцы.

Остаюсь только я.

Но я этого не делал!


В Табурищах

Родители быстро нашли жилье. Небольшой домик по улице Кирова, в котором нам предстояло обитать больше года, находился в дальней части Табурищ. Пожилая пара сдала нам половину дома: маленькую комнатку и кухню с большой печью.

Хозяин, колоритного вида казак с седыми усами и бритой головой, несмотря на почтенный возраст, а ему пошел уже девятый десяток, выглядел хоть куда: гладкая кожа и совсем не стариковская сила. В теплую погоду он любил ходить по пояс голый, а то и вовсе в трусах. Тело у него удивительно молодое и на вид ему больше пятидесяти не дашь. Он ленив, и, если бы не дражайшая его половина, мог спать целый день.

Двигается он медленно, и говорит тоже медленно:

– Ну, чого ти, стара дура, причепилась до мэнэ?

Спутница его жизни была лет на пятнадцать моложе, но смотрелась не так эффектно. Позже мы поняли, какой душевный недуг подтачивал ее здоровье. Ревность. Это был настоящий Отелло в юбке.

Старуха ревновала своего благоверного к каждой проходящей мимо их ворот женщине, но больше всего – к сорокалетней вдове из соседнего дома.

– Вы представляете, – изливала она маме свою душу,– стоит мне только за порог, как он шасть к этой бабе.

Уходя из дома, она запирала старика на ключ, но все равно жаловалась, что он убегал от нее на свидание – через форточку.

– Они меня отравить хотят, – жаловалась она в очередной раз и предъявляла в качестве доказательства яблоко из своего сада, – вот эти крапинки, это они кололи сюда шприцем с ядом. Только я эти яблоки есть не буду!

Через год мы съедем от них, а она будет ревновать его еще долго.

Приехав в очередной раз к родителям, я узнал, что, дожив почти до ста лет, дед помер, а старуха, едва не повесившись от скуки, продала дом и переехала жить к дочери.

Старик был портным. Я не знаю, возможно, было у его профессии другое название: он специализировался на фуражках. Я видел выставленные для просушки во дворе его творения: это были кепки огромного размера, настоящие аэродромы.

Как он кроил и сшивал свои изделия, я, по правде сказать, был не в курсе. Зато мы абсолютно точно знали, вернее, ощущали, когда он их отпаривал. У него был огромный, наверное, с пуд весом, утюг.