Мой немедленный ответ дорогому и великодушному редактору: «Прочитав слова Лурье, некоторое время бегала по комнате, приговаривая что-то несвязное. И вдруг вспомнила своего внука, который в Новый год получил необыкновенно щедрые подарки (была в гостях дополнительная бабушка из Питера). И вот он разворачивает эти свои мечты и приговаривает: “О, нет, я этого не стою, я ничем этого не заслужил, я ничего такого не сделал, чтобы…” Вот так приблизительно и я…»
Ранней осенью 2007 года Самуил Лурье прилетает в Мюнхен. Останавливается, если я не путаю, у Алика Мильштейна. Встречаемся у Ларисы Щиголь – у нее всегда тепло, вкусно, интересные разговоры. Совсем небольшая компания – Борис Хазанов, Майя Туровская, Самуил Лурье, Ирина Стекол, хозяйка дома и я. Расходимся поздно.
Сидим вдвоем с Лурье в почти пустом вагоне метро. Он упоминает какую-то рецензию на мою книжку в новом питерском журнале. Рецензия ему не понравилась. Назвал автора и какой именно журнал, я не запомнила. Советовал спокойно относиться к любым отзывам. Критика – это всегда хорошо, хуже, когда полное равнодушие и нет никакой реакции. И вдруг говорит: «А вот я велю этому парню, Гедройцу, написать».
И Гедройц подчинился и напечатал в известной рубрике «Печатный двор» в журнале «Звезда» (ноябрь, 2007): сначала упомянул в моей книжке «Интонацию ума», «которая завлекает. Представляясь обращенной лично к вам». Далее следует длинная цитата из рассказа «Феномен хронопаузы» и ставится диагноз: «Это проза сугубо петербургская. Не только по узнаваемым реалиям. Такая в ней меланхолия и тревога. Такая привычка к миражам. ‹…› читатель ‹…› чувствует себя одним из ее действующих лиц и конфидентом автора. Своим в этом мире одинаково одиноких. Идет, никуда не спешит, смотрит по сторонам».
И снова осень. Прекрасная! Год 2010-й. Как всегда, много гуляем по городу. Сидим в привычном кафе на канале Грибоедова, напротив Дома книги. Выполняю редакционное задание. Отдаю конверт, рассказываю мюнхенские новости, у него в Мюнхене много друзей. Он называет меня уже просто – Мила (не помню, осмеливалась ли я уже говорить ему «Саня», в последующих письмах все-таки только «Самуил Аронович»). Спускаемся вместе в метро. Стоим на платформе. И вдруг я спрашиваю: «Где же новая книжка Гедройца? Публикации его закончились в “Звезде” в 2009-м. И всё? Так хочется книжку, бумажную». Он разводит руками и говорит, что не получается книжка – деньги кончились. Я в ответ (точно помню, что очень быстро): «А давайте сами издадим». Смотрит на меня, медлит, спрашивает: «Как?» Отвечаю: «Как раньше издавали, по подписке…» Пытается скрыть раздражение: «Да вы не умеете это делать». Никогда не слышала у него такого тона. Отвечаю спокойно: «Но попробовать ведь можно…» Подходит мой поезд, прощаемся, еду к себе на Васильевский.