Он подошел бодрой походкой – из окна машины он не выглядел таким уж низкорослым – в той же серой выглаженной рубашке, на которую надел темно-зеленую ветровку, и в тех же черных брюках с тем же черным кожаным ремнем. Мне бросились в глаза острые носки его ботинок. Он не дал себе труда почистить их. Сжав зубы, я решила не обращать на это внимания.
Он уважительно посмотрел на мою машину, сел рядом со мной и удивился, что я до сих пор использую механическую коробку передач. Я вела машину и чувствовала, что он искоса посматривает на меня, на мое платье, на серьги.
Доехали до парковки. Он предложил помочь мне припарковаться задним ходом.
– Спасибо, не надо, припаркуюсь сама, – поторопилась ответить я, снова упустив возможность представиться милой и беспомощной.
В фойе я купила одну программку на двоих и тут же заглянула в нее. Квартет Гайдна «Птица» (опус 33, № 3, не путать с квартетом «Жаворонок»); затем альт, ну конечно, квинтет соль минор (этот минор у Моцарта – большая редкость) К516, произведение, которое долгое время было моим самым любимым; а в конце – замечательный квинтет до минор, опус 104 Бетховена (трудно понять, как он мог написать это, будучи уже глухим), представляющий собой не что иное, как адаптацию, развитие и обработку трио опус 1, № 3.
В очереди за программкой передо мной стоял Михаэль Кореш. Когда-то мы с ним вместе учились в десятом классе. Его отец был членом директората банка и советником министра финансов. Однажды этот Михаэль приехал навестить меня на машине отца. Шел дождь, на ногах у него были туфли с калошами, и, пока он шел к входной двери, водитель держал над ним зонтик. Теперь он ректор университета. Я молила Бога, чтобы он не заметил меня. Не тут-то было. Держа программку в руке, он повернулся ко мне и так поднял брови, словно встреча со мной сюрприз всей его жизни. Со свойственной ему значительностью он произнес банальные слова:
– Габриэла! Как дела? Рад тебя видеть!
У меня не было выхода.
– Познакомьтесь: Михаэль, Эли.
Только имена, я ведь не знала фамилию Эли.
– Очень приятно, – произнесли мужчины почти в один голос.
Михаэль продемонстрировал больше любопытства, чем Эли, но оба молчали. Глаза Михаэля скользнули по лицу и фигуре Эли, задержавшись на его ботинках. Едва заметная улыбка тронула губы моего бывшего однокашника… Во мне тут же поднялось раздражение против него – видимо, из-за моей дурацкой склонности защищать отвергнутых. Разве недостаточно я уже заплатила за это?